Русский рай

Сысой с Прохором постояли молча, ошеломленные известием, смахнули шапки, трижды перекрестились, кланяясь на восход и свесили кручинные головы.

– Не довезли до России. На каком-то Малазийском острове заболел, а душу предал Господу в море и по морскому обычаю тело бросили в воду. Бостонцы так сказали.

– Вдруг врут по слухам? – Вскинул голову Прохор. – Сами не видели?

– Нет! – Хлюпнул носом Кусков. – От очевидцев слышали, преставился 16 апреля в прошлом году.

– Умучила старика Компания за многие заслуги. Кабы остался, пожил бы еще. Не дозволили!

– Пойдем в каюту, помянем, что ли, нашего правителя и свои лучшие годы! – вздохнул Кусков, болезненно щуря печальные глаза. – А то ведь уже и помянуть-то не с кем: разве с глухим кузнецом, да с твоим Петрухой, хотя народу нынче в крепости – сколько раньше на Ситхе не было.

В Россе в большинстве были уже новые люди. Не смотря на то, что ко времени сдачи форта Кусковым население выросло вдвое, служащих оставалось те же полсотни, но это были креолы, финны, шведы, поляки, якуты, а русичи – в подавляющем меньшинстве. Из прежних строителей почти никого не осталось: у одних закончился контракт, и они вернулись на родину, другие – на Ситху, Кадьяк, в разные укрепления и фактории. Бесконечные строительные работы за оклад и пищевой паёк, при бедных промыслах и бессмыслице здешней жизни, остудили большинство буйных голов, мечтавших о новой родине. В печали пьянеют быстро.

– Не приняла Калифорния! – захмелев, пожаловался Кусков и, помянув Баранова, заклевал носом. – Столько греха на душу взял?! Столько раз совестью помыкал: крутился, как драный пес, между правдой и приказами. И как это получалось у Александра Андреевича со всеми ладить? Великий был человек. Но, попользовались и кинули…

– В море! – не удержался, съязвил Прохор

– Повезли на дознание и сыск, разлучили с женой и детьми, – продолжал Кусков. – И кто? Знаете, сколько стоит их содержание? Нет? А я знаю! Треть доходов, которые мы давали, расходится по их карманам. Это только по закону, сверх того крадут и мошенничают.

– Ворам все кажутся ворами, всегда так! – поддакнул Прохор, влил в рот полчарки рома, сипло поправился: – Не про тебя говорю, про тех, кто заподозрил Бырыму в тайных вкладах.

Кусков встрепенулся, что-то вспомнив, шлепнул себя ладонью по лбу и передал Сысою с Прохором записку нового правителя конторы. Дружки, язвительно насмехаясь, несколько раз прочли ее вслух: «Прикашику Слопотшикофу, передовшику Екорофу не метля перетать Кускофу беклых с миссий два мушика один шеншина».

– Что ответите? – поднял Кусков хмельные глаза с печальной насмешкой.

– Передай правителю конторы, «штопы шел на срамной место метленный-метленный шак!»

– Пиши! – Кусков решительно снял с полки и подал лист бумаги, поставил на стол заткнутую чернильницу, сунул Прошке заточенное гусиное перо.

Прохор взял его, почесал мягким концом за ухом и написал ответ. Кусков придвинул к себе отписку, перечитал, хмыкнул и подвинул Сысою. Прохор написал, как сказал и Сысой понял, что друг решился на побег.

– Скажу, что беглые у Прошки, – вскинул глаза Кусков. – И он их не выдает.

Сысой в задумчивости помолчал, заметая столешницу бородой, потом пожал плечами:

– Какая разница, что скажешь? Пусть меня везут на Ситху или в Охотск, как-нибудь оправдаюсь. – И спохватился: – А Катьку оставишь, что ли?

– Ну, нет! Катьку никому не отдам. Куда бы не выслали – заберу с собой.

– А чего мы Банземана не напоили? – спохватился Сысой. – Я от его бывшей женки дочку прижил, а откуп не выставил.

– Чужак! Не понять ему нашей печали? – воспротивился новому человеку Прохор.

– Иностранец да инородец, – со вздохами поддержал его Кусков. – Что ему наш главный правитель? Жалованье платят и ладно.

Трое старовояжных стрелков, как они называли себя в давние годы, еще до Монополии одной компании, поминали правителя Баранова и понимали, что расстаются навсегда, но об этом не говорили. В сумерках матросы брига отвезли Сысоя и Прохора на остров, к зависти трезвых партовщиков положили обоих на сухое место. Женка Сысоя бросила возле пьяных сивучьи шкуры, покряхтывая, перекатила на них мужчин. Прохор пришел в себя после полуночи, при тусклом свете половинчатой луны, мерцавшей сквозь низкие тучи, прокашлялся, разбудив Сысоя, долго пил затхлую солоноватую воду, потом простился с другом и среди ночи поплыл к своему острову. Сысой не пытался задержать друга хотя бы до утра, он понимал, что прежняя жизнь закончилась, а другую каждый выбирает по себе.

Глава 6