Русский театр в Петербурге. Павел Васильевич Васильев

Актеръ долженъ создать передъ вами цѣлый мiръ. Изобразить данное лицо такъ, чтобъ вы не только сказали: «этакихъ людей мнѣ встрѣчать случалось,»– но чтобы вы заинтересовались судьбой этого лица; чтобы вы заглянули въ его душу; чтобъ вамъ казалось, что это близкiй вамъ человѣкъ, судьбой котораго вамъ и нельзя не интересоваться. Вотъ, напримѣръ, этотъ красивый купецъ, который трудился тридцать лѣтъ, который всю жизнь свою мечталъ о томъ, чтобы зажить по божьему, своимъ домкомъ, въ любви да въ радости, съ своей дорогой семеюшкой, – вы вѣдь пожалуй подчасъ посмѣетесь надъ нимъ: очень «чувствительны» ужъ его мечты вамъ покажутся. И вотъ судьба, кажется, начинаетъ баловать его; встрѣтилъ онъ дѣвушку, хороша изъ себя очень, приглянулась ему; подступиться боится – потому барышня; не намъ-де калачи ѣсть, – но барышня ничего, согласiе свое оказала. Обвѣнчались, – но нѣтъ, не объ этомъ мечталъ ты, Левъ Красновъ. Любишь ты, да тебя словно не любятъ; нѣтъ-нѣтъ да и рыло отворотятъ. А ты за нее жизнь свою готовъ положить. Ревнуешь ты ее къ прощалыгѣ—барину. И дрянь, кажись, человѣкъ, не стоило-бы, да любишь-то ты ее очень, оттого и ревнуешь къ нему. А на тебя сѣти плетутъ; тебя обмануть хотятъ. Но ты не бережешься; ты любишь, – гдѣ тутъ беречься, когда любишь? Какъ ты скоро поддался; чуть ласковое слово и ты вѣришь, да какъ! Разговорился ты съ ней, разшутился, поговорилъ-бы ты съ нею про все, душу выложилъ, да нельзя, дѣло есть. И не пошол-бы ты, да вѣдь ты думаешь: мое дѣло – ея дѣло, никакъ нельзя; о ней-же думаю, о ней печалуюсь; не для себя работаю. Пошолъ ты и весело ты таково идешь, гордо: потому жена барышня, красавица, и любитъ меня, такъ чтобъ всѣ это знали. А между тѣмъ за ней ужъ подсматриваютъ; кто ради правды, кто ради злобы; кому больнымъ сердцемъ правды добиться хочется, у кого змѣи шипятъ. Ты думаешь, что умнѣй и счастливѣе тебя человѣка нѣтъ, что ты хорошо сдѣлалъ, что сестру свою съ зятемъ почти что выгналъ. Ты правъ; дѣлаешь такъ, какъ знаешь, какъ сердце твое тебѣ подсказываетъ. Самонадѣянный и гордый ты человѣкъ! Правду тебѣ сказалъ дѣдушка Архипъ, истинную правду. И вотъ ты веселый приходишь домой и негодуешь ты, что тебя на злобу опять подбиваютъ. Не хочется тебѣ злобы, душа твоя этого не переноситъ, а что дѣлать? Летятъ и каркаютъ вороны; чуютъ, что трупъ будетъ. Хочешь не хочешь, иди встрѣчай бѣду, отворяй ворота, да пошире – потому большая бѣда идетъ. Приходитъ жена, допросилъ ты ее; обманщицей и змѣей въ глаза назвалъ, да ей какъ съ гуся вода: она опять къ барину собирается, очень ужъ ловко видно баловаться-то съ нимъ. Ну, и не стерпѣлъ молодецъ; разъ не стерпѣлъ, весь вѣкъ свой терпи.

Вы пережили весь этотъ мiръ, и кто же васъ заставилъ пережить его? кто заставилъ васъ бояться за себя, за кѣмъ вы слѣдили съ напряжоннымъ вниманiемъ, чьей радостью радовались и чимъ горемъ горевали? Какъ весело вы смѣялись, когда Красновъ съ женой своей разговорился, «забавныя, тайныя рѣчи» говорилъ ей. Свѣтло и радостно было вамъ въ эти минуты; отдохнули вы душой, успокоились. А раньше болѣло ваше сердце, а послѣ еще сильнѣе заноетъ, когда блѣдный, ни на что не смотря, куда-то вдаль устремивъ глаза, выйдетъ Левъ Красновъ, убiйца своей жены. Все, надъ чѣмъ тридцать лѣтъ работалъ онъ, все разрушилъ самъ, своей властной рукой, въ одинъ мигъ.

И вспомните еще, что актеръ, заставлявшiй васъ все это переживать былъ П. В. Васильев, этотъ «комикъ безъ комизму», какъ отзывалась объ немъ еще недавно какая то газета, за то, что онъ безъ страсти канканъ танцовалъ.

Да, мало комизма было въ немъ; глубоко (не по газетному) понималъ онъ создаваемые имъ типы. Какъ можно глубже, какъ можно человѣчнѣе изобразить данное лицо – вотъ къ чему онъ стремился. Онъ досказывалъ автора. Въ Любимѣ Торцовѣ онъ плакать васъ заставлялъ, и не мудрено, что, увидавъ Васильева въ этой роли, покойный Ап. Ал. Григорьевъ призналъ это лицо за героическое, русскимъ Гамлетомъ назвалъ. Да горька эта глубокая иронiя надъ самимъ собою; горько это самоочищенiе; эта трудная дорога, чтобъ «человѣкомъ стать.»