Русский всадник в парадигме власти

Шляпа снабжалась длинными шнурами из цветного яркого материала[479]. Эффектным дополнением головного убора была белая фата, висевшая как «шелковая повязка вокруг шеи»[480]. В походе она закрывала нижнюю часть лица[481], защищая его от загара и дорожной пыли, поднимаемой копытами лошадей поезда. Эта деталь была необходимой частью экипировки, поскольку белые румяные лица считались своеобразной «визитной карточкой» московских амазонок. Так, Олеарий сообщал о группе из «36 нарумяненных девиц, которые ехали на лошади по-мужски»[482], ему вторят и другие современники

[483]. Говорили, что «в Москве не считается зазорным румянить и белить лица, и самые знатные — и мужчины, и женщины — раскрашиваются, и даже сам Великий князь»[484]. Эта особенность воспринималась как национальный обычай[485]. Подтверждение того, что косметика входила в число предметов первой необходимости, мы находим в письме царицы Евдокии Лукьяновны, написанном вскоре после свадьбы. Здесь перечисляются подарки, сделанные молодой царицей сестре; среди обыкновенных для женщин ее круга шелков, серебра и золота, одежд и украшений указаны два фунта белил[486].

Возвращаясь к походным шляпам, отметим, что современники однозначно связывали их с одеждами особого сопровождения царицы: «шла царица… Ее сопровождали до шестидесяти очень красивых женщин… Вся их одежда была обильно унизана жемчугом, искусно обделанным; на голове они имели белые шляпы, с большими лентами кругом, унизанными жемчугом. Мы никогда не видывали, чтобы женщины в этой стране носили шляпы, кроме только этих дам», — отмечали очевидцы[487]

.

Именно такие шляпы появляются в гардеробе царской невесты Евдокии Стрешневой 4 февраля 1626 г., за день до свадьбы: «шляпочному мастеру Оське Жукову от царицыных осьми шляп за дело, рубль 26 алтын 5 деньги»[488]. Другой источник сообщает о семи шляпах[489]. Шнуры к этим шляпам были весьма примечательны: «по отласу по червчатому низан жемчугом большим с канителью, в нем запоны золотые с алмазы и с яхонты и с изумруды; промеж запон, и сверху и с исподи, в гнездах каменье яхонты и лалы и изумруды»; «по отласу по червчатому низан жемчугом большим с канителью, а в нем запоны золоты, в запонах каменье алмазы и яхонты и изумруды и бирюзы; промеж запон, и сверх и с исподи, в гнездах яхонты и изумруды»; «по цке серебряной золоченой низан жемчугом, в нем 4 запоны золоты с финифты и с каменьи с алмазы и с яхонты и с изумруды; меж запан три изумруда»[490].

Царице Марии Шуйской принадлежали «шестеры снуры с кистьми шиты золотом и серебром с шолки; 4 снуры шиты по белой тафте розными шолки, на концех кисти шолк червчат. Снур шляпочной делан картунелью и трунцалы с жемчуги, подложен тафтою зеленою, 4 кружива снурных, 2 низаны жемчугом, а 2 шиты золотом и серебром, 2 фуника от снур низаны жемчугом»[491].

Особого платья, приспособленного для верховой езды, московские женщины не знали. Специализированная женская одежда для верховой езды в это время только начинает свое формирование: одним из первых примеров стало черное атласное платье для конной охоты королевы-консорта Англии Елизаветы Йоркской (1502). Немногие образцы середины XVI в. представляли собой адаптированное дорожное платье[492]. Уже тогда этот вид одежды оформлялся в мужском стиле; самые смелые дополняли юбку бриджами. Под названием «калесоны» они, по легенде, были введены в женский обиход Екатериной Медичи[493].

Эта мода была поддержана не всеми. Так, Елизавета I Тюдор до самых преклонных лет выезжала в парадном придворном одеянии[494]. Мы можем только предположить, что ее платья могли быть несколько упрощены для большей свободы движения. Именно в таком ключе было решено «охотничье» платье Изабеллы Португальской: сохраняя все признаки актуальной моды, оно имело облегченные рукава, укороченную длину и минимум декора[495].

С 1630–1640‐х гг., с ростом популярности конной охоты, специально приспособленная для этого занятия женская одежда встречается все чаще, и в женском гардеробе появляется понятие «костюм для верховой езды» (riding habit

). Еще более частые упоминания относятся ко второй половине XVII в.[496] Эта одежда представляла собой модное платье с заимствованиями из мужского военного и охотничьего гардероба. В частности, с 1660‐х гг. активно задействуется модная новинка — мужской редингот[497]. Прекрасные охотницы переняли у кавалеров парики и головные уборы — широкополые шляпы, а позднее — треуголки, декорированные галуном и плюмажем[498]. С конца XVII в. при конной езде женщины эпизодически пользуются не только отдельными деталями, но и полным мужским гардеробом[499].

Очевидно, что эта мода еще не была (да и не могла быть) принята на Руси, и русские всадницы пользовались своими обыкновенными одеждами, долгополыми и широкими в подоле[500], как поступали в это время и на Востоке.