Русско-японская война 1904–1905 гг. Секретные операции на суше и на море

В 15:30 6 (19) января 1905 г. международная комиссия впервые собралась в полном составе на свое первое публичное заседание в здании французского МИД. «В зале присутствовала многочисленная публика, в том числе много элегантно одетых дам и дипломатов, а также секретарь японского посольства и журналисты», – описывал увиденное нововременский корреспондент[321]. Британский, а затем и российский представители зачитали свои «Заключения», предварительно напечатанные и розданные «комиссарам». Сэр Хью О’Берн никаких нарушений международных правил и даже просто странностей в действиях своих рыболовов не заметил и присутствие на Доггер-банке миноносцев категорически отрицал. Действительный статский советник (ДСС) Анатолий Неклюдов исходил из обратного и утверждал, что вице-адмирал Рожественский «не только имел право, но находился в абсолютной необходимости действовать именно так, как он действовал … чтобы истребить миноносцы, атаковавшие его эскадру». «Замечательно, – отметил корреспондент “Нового времени”, – что русское изложение ограничивается подтверждением лишь факта нападения, основательно не вдаваясь в вопрос, откуда явились миноносцы. Таким образом, защита русской точки зрения отнюдь не переходит в обвинение подданных какого-либо нейтрального государства в соучастии в нападении на русскую эскадру»

[322]. «Изложение великобританского агента, прочитанное первым, – делился Неклюдов со своим шефом впечатлениями от первого дня публичных слушаний, – составлено, в сущности, в очень умеренных выражениях … Изложение это страдает некоторою запутанностью … Напротив того, наше изложение представляет собою вполне ясный и связный рассказ о происшествии, причем отнюдь не затрагивается щекотливый вопрос о возможном подготовлении нападения в великобританских портах или об участии в этом нападении со стороны пароходов английской рыбачьей флотилии»[323]

. Несмотря на это, в Форин офис документальные материалы, представленные русской стороной, вызвали раздражение: «они, – комментировали их из Лондона О’Берну, – в основном состоят из докладов, призванных показать, что японская атака в Северном море была подготовлена»[324] (по смыслу – в Великобритании. –

Д.П.).

На заседаниях 12 (25)—14 (27) января перед «комиссарами» выступали свидетели потерпевшей стороны. Заслушивать показания 27 рыбаков оказалось делом утомительным и «снотворным», и не только для убеленных сединами «комиссаров». «Все это до такой степени надоело, – вспоминал барон Таубе, – что к концу показаний свидетелей с английской стороны зал заседания представлял из себя “аравийскую пустыню”, и только в первом ряду кресел мужественно выдерживала эту тоску почтенная супруга моего юридического оппонента леди Фрей, которая в своем платье, близко походившем на кринолины первых лет правления блаженной памяти королевы Виктории и в зеленой вуали на шляпке того же времени, живо напоминала юмористические фигурки из незабвенного “Punch”’а»[325]

. Если говорить о существе данных показаний, то единодушны свидетели-рыбаки оказались в одном: инструкций они не нарушали, их баркасы передвигались обычным для рыбной ловли порядком, все положенные огни были зажжены, и вовремя. В остальном их показания были сбивчивы и противоречивы: одни говорили, что наблюдали на Доггер-банке какие-то «черные предметы» или даже «иностранные малые суда», другие их не видели, третьи не могли воспроизвести на макете положения своих и соседних баркасов в момент инцидента и т.д. В этой мутной воде окончательно потерялись их утверждения трехмесячной давности о миноносцах, замеченных на Доггер-банке, и том из них, который оставался на месте происшествия до утра 9 (22) октября. И хотя оставалось непонятным, кто в таком случае стрелял в них в то утро (английские эксперты выдвинули заведомо фантастическое предположение, что это была многострадальная «Камчатка», даже отдаленно не походившая на миноносец), русские делегаты в подробности вдаваться не стали и на уточнениях не настаивали, по-прежнему опасаясь «затронуть английское общественное мнение». «Показания английских рыбаков по гулльскому делу, по общему впечатлению дипломатов, – читаем в нововременском отчете, – отличаются отсутствием определенности»[326].