Русско-Прусские хроники

Вспомнив это, я подумал: «А не знак ли свыше, что именно это место из этой книги вспомнил я после того, как почувствовал, что Господь повелел мне написать правдивую книгу о моем времени и о том, что было незадолго перед тем, говоря моим читателям правду, одну только правду и ничего кроме правды, не ограничиваясь собственными воспоминаниями и книгами, что я прочел, но приводя также достоверные сведения свидетелей минувшего и не просто бездумно веря рассказам хвастливых или беспамятных вралей, но „опираясь на согласные свидетельства многих“»[7].

И когда я так подумал, на память мне пришло стихотворение, вполне созвучное тому, что я чувствовал, и написанное таким же стариком, как и я, в предчувствии скорого и неизбежного конца. Называлось это стихотворение «Моя книга» и вполне могло бы послужить эпиграфом и к моим воспоминаниям.

Ни Риму, ни миру, ни веку,Ни в полный внимания залВ Летейскую библиотеку,Как злобно (здесь неразборчиво. — В. Б.)… сказал.

В студеную зимнюю пору,(«Однажды» — за гранью строки)Гляжу, поднимается в гору(Спускается к брегу реки)Усталая жизни телега,Наполненный хворостью воз.Летейская библиотека,

Готовься к приему всерьез!Я долго надсаживал глоткуИ вот мне награда за труд:Не бросят в Харонову лодку,На книжную полку воткнут[8]

Однако, прежде чем приступить к рассказу обо всем, о чем я хочу поведать, я хотел бы предупредить тебя, мой почтенный и любознательный читатель, что в отличие от многих других я стану придерживаться неких обязательных для меня канонов, кои должен на деле исповедовать всякий правдивый человек, а тем более христианин и слуга Церкви.

Тебя удивит, возможно, что я не стану вписывать даты только потому, что я нетвердо помню, что было в тот или иной месяц, а иногда даже могу спутать и год.

Не стану я утверждать, что какого-либо человека звали именно так, а не иначе. Я думаю, что лучше честно сознаться в этом самому, нежели потом выслушивать попреки в намеренной лживости и дурной памяти.

Итак, еще раз помолясь Господу нашему Иисусу Христу и моему святому патрону апостолу Фоме, начну я мое повествование.

* * *

Я родился в IX год Понтификата папы Василиска[9] еще при его жизни прозванного «Великим». Однако предостерегу всякого, кто попытается из-за сказанного мною определить год моего рождения, потому что многие считают первым годом Понтификата Василиска Великого тот, в который скончался его предшественник — папа Илия, еще при жизни причисленный к лику святых и прозванный Пятнадцатым Апостолом. К этому уместно будет добавить, что Равноапостольным был признан не только Илия. Такая традиция возникла лет за семьдесят перед тем[10] Тринадцатым Апостолом официально признали бывшего Трирского архиепископа Карлу, Четырнадцатым Апостолом также официально был признан его единомышленник и друг Барменский епископ Ангел[11]

.

Василиск тоже хотел, чтобы его считали Равноапостольным, но добился этого только при жизни, когда его пышно именовали Василиском Величайшим, Мудрейшим и Равноапостольным, не добавляя «Шестнадцатым», ибо он во всем считал себя первым и такое добавление мог бы посчитать для себя оскорбительным[12]. Вместе с тем Василиск практически стал Понтификом еще при жизни Илии, который за два года до кончины сильно заболел и не мог управлять церковью.

Я пишу это для того, чтобы читателю, которому угодно считать, что Василиск стал папой лишь после смерти папы Илии Святого и его Понтификат начался двумя годами позже, то я смиренно приму и такую точку зрения и напишу иную дату моего рождения — VII год Понтификата Василиска Великого.

Для чего мне сразу же спорить и ссориться с частью моих читателей из-за такой безделицы, тем более что в потоке времени день моего рождения остался там, где и был, а откуда вести его отсчет — от сотворения мира, от греческих календ или Рождества Христова, не все ли равно?[13]

Родился я в Кенигсберге, в столице Прусского королевства, в правоверной католической семье — о ней я напишу позднее — и был крещен в единственной католической церкви, ибо город был почти полностью протестантским.

Крестил меня патер Иннокентий, и так как я родился в день святого апостола Фомы, то он и стал моим патроном, но на местный немецкий лад в детстве стали звать меня Томасом. А вследствие того, что моя мать была итальянкой, то она иногда называла меня на свой лад Томмазо.

Итак, я предстану в моей книге под этими тремя именами, ибо в разное время меня называли то так, а то и этак.