Читаем Русское движение за тридцать лет (1985-2015) полностью

Сказанное справедливо по отношению к отдельному человеку (душа Петрова не живет и не творит в теле Иванова и наоборот). Как говорят индусы, голубь и желал бы, да не может согрешить по-тигриному.

Но это же справедливо и в отношении целых народов, обладающих общими предками, связанных более-менее общей генетикой. Душа одного народа не станет жить и творить в теле другого.

Итак, мой ответ: народ (этнос) — это совокупность лиц, кровно связанных между собою общностью происхождения. Общность, представленная всем разнообразием индивидуальных менталитетов, имеющих, однако, некий единый для данного народа «знаменатель». Сущностью этих знаменателей занимаются науки этнопсихология и этнополитика.

3. Что значит быть русским?

Это значит, в первую очередь, иметь в себе русскую кровь (по подсчетам ученых-антропологов, все, в ком она течет сегодня, — родственники между собою в 23-м поколении). Вне этого условия все остальные требования пусты и бессмысленны. Человек, в котором русской крови нет вообще, не может считаться русским, каким бы он ни был воспитан, как бы себя ни вел и что бы о себе ни воображал. Национальность у человека — то же, что порода у животных. Пуделю может сниться, что он — борзая, но пусть проснется и подойдет к зеркалу…

Как породы животных ценятся за генетически передаваемые качества (в том числе умственные и душевные), лучше всего данной породой представленные, так и люди разных национальностей различаются умственными и душевными способностями, обусловленными происхождением.

В идеале русский человек — это тот, кто имеет по всем линиям только русских предков во всех обозримых поколениях, для которого при этом родным языком является русский, родная культура представлена исключительно произведениями русской национальной традиции в литературе и искусстве, родной историей воспринимается исключительно история русского народа, а многочисленные враги русского народа оцениваются как личные враги.

В жизни идеал, как всем известно, встречается не так часто, как хотелось бы. Поэтому приходится делать ряд уступок и допущений. Так, сегодня мы условно записываем в русские даже тех, у кого один из родителей — нерусский (за исключением евреев по матери[171]). И так же условно, хотя в полном соответствии с дореволюционным славяноведением, подставляем на место этнонима «русский» — этнонимы «белорус» и «украинец» (предпочтительнее: «малоросс»). Хотя с последними это психологически делать с каждым годом все труднее ввиду стремительно развивающегося украинского этногенеза, принципиально отталкивающего всякую «русскость».

Наличие условностей и допущений в данном вопросе временно. Оно никого не должно смущать. Напомню, что даже в Третьем Рейхе немцем имел право считаться тот, у кого лишь трое из четверых предков в третьем колене могли подтвердить свое немецкое происхождение. (Для членов ордена СС, конечно, правила были строже: надо было подтвердить чистоту крови за триста лет.) Если сегодня «зачистить» русский народ от смешанного потомства вообще, наш удельный вес в России может заметно снизиться. Но наш политический интерес — вовсе не в этом, а в том, чтобы подвести как можно скорее черту под процессом многовековой имперской ассимиляции и довести до конца собственно русский этногенез.

При установлении русской власти в Русском национальном государстве забота о росте удельного веса русских в составе населения страны встанет в один ряд с заботой об укреплении и росте сугубо мононационального русского ядра. Об укреплении собственно русской породы. Сегодня процент смешанных браков, составлявший у русских в СССР 14–15 %, уже сам собой быстро снижается под влиянием роста межнациональной напряженности. Это крайне позитивный естественный процесс. Придя к власти, мы подведем под него государственную платформу и постепенно и ненасильственно сведем этот процесс к величине, близкой к нулю.

Вместе с тем мы считаем, что уже на сегодняшнем этапе среди руководителей нашего народа могут быть только те, у кого все четверо предков в третьем колене являются русскими и нет нерусских супругов. Это принципиально важно.

4. Нация: это гражданское сообщество или фаза развития этноса?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Мсье Гурджиев
Мсье Гурджиев

Настоящее иссследование посвящено загадочной личности Г.И.Гурджиева, признанного «учителем жизни» XX века. Его мощную фигуру трудно не заметить на фоне европейской и американской духовной жизни. Влияние его поистине парадоксальных и неожиданных идей сохраняется до наших дней, а споры о том, к какому духовному направлению он принадлежал, не только теоретические: многие духовные школы хотели бы причислить его к своим учителям.Луи Повель, посещавший занятия в одной из «групп» Гурджиева, в своем увлекательном, богато документированном разнообразными источниками исследовании делает попытку раскрыть тайну нашего знаменитого соотечественника, его влияния на духовную жизнь, политику и идеологию.

Луи Повель

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Самосовершенствование / Эзотерика / Документальное
100 Великих Феноменов
100 Великих Феноменов

На свете есть немало людей, сильно отличающихся от нас. Чаще всего они обладают даром целительства, реже — предвидения, иногда — теми способностями, объяснить которые наука пока не может, хотя и не отказывается от их изучения. Особая категория людей-феноменов демонстрирует свои сверхъестественные дарования на эстрадных подмостках, цирковых аренах, а теперь и в телемостах, вызывая у публики восторг, восхищение и удивление. Рядовые зрители готовы объявить увиденное волшебством. Отзывы учёных более чем сдержанны — им всё нужно проверить в своих лабораториях.Эта книга повествует о наиболее значительных людях-феноменах, оставивших заметный след в истории сверхъестественного. Тайны их уникальных способностей и возможностей не раскрыты и по сей день.

Николай Николаевич Непомнящий

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное