Русское литературоведение XVIII–XIX веков. Истоки, развитие, формирование методологий: учебное пособие

Отвергая современные ему «реторики» (в частности, анализируя «Общую реторику» Н.Ф. Кошанского, которая в 1839 г. вышла 6-м стереотипным изданием), Белинский подчеркивал: в состав этих «реторик» «входит и логика и теория изящного, не разграниченные между собою никакими ощутимыми, точными пределами» (II, 473). Поэтому, по мнению Белинского, важнейшим требованием становится необходимость определения предмета наук: они «должны возвратить свою собственность», чему «будут вполне благодарны и учащие и учащиеся» (II, 474). Критику современного состояния «теории словесных наук» Белинский ведет с гегелевских позиций – опираясь на понятийный аппарат философии искусства Г.В.Ф. Гегеля: «Главная ошибка наших теоретиков состоит в том, что они в своих системах, излагая законы словесных произведений, не сумели порядочно отделить внутренней их стороны от внешней, идеи от формы» (II, 473).

В результате, с первых лет работы в Петербурге, в журнале «Отечественные записки», существенно корректируется характер работы Белинского. «Дух анализа и исследования – дух нашего времени» (V, 63), провозглашал Белинский в статье «Речь о критике» (1842). Он углубляется в вопросы теории литературы и эстетики. К 1841 г. относится замысел, озаглавленный «Теоретический и критический курс русской литературы». Эта книга должна была не только представить в «систематическом изложении» историко-литературный материал от «Слова о полку Игореве» до «1841 года включительно», но и дать «общий взгляд на русскую литературу, надежды на будущее». Первыми разделами книги должны были стать такие ее части, как «Эстетика» — «развитие идеи искусства вообще и теории поэзии в частности» (курсив мой. – М.Л.),

«Теория русского стихосложения» и «Теория словесности вообще» (III, 295). Книга осталась незавершенной, но для раздела «Эстетика» были написаны две статьи: «Идея искусства» (при жизни Белинского в свет не выходила; опубликована в 1862 г.) и «Разделение поэзии на роды и виды» (1841).

Обе работы созданы под влиянием эстетики Г.В.Ф. Гегеля[180], философа, осуществившего прорыв в теории искусства. От философии искусства к философии религии, а от нее к философии – вот путь, который собирался пройти мыслитель. Искусство, в результате, рассматривалось Гегелем как первая ступень самопознания человека. Стержнем анализа при рассмотрении произведения искусства является понимание

единства его содержания и формы: содержание искусства рассматривается как идея, а форма – как чувственное, образное воплощение идеи. Взаимоотношения формы и содержания определяются и как данность преемственной повторяющейся сохранности традиций, и как факт изменчивости искусства.

Белинский и Гегель никогда не были и не могли быть знакомы. Однако именно Белинский может быть назван одним из лучших учеников Гегеля. В 1830-е годы Белинский был увлечен философски-политическими воззрениями Гегеля; в начале 1840-х годов он последовательно осваивал его эстетику. Известно, что Белинский не знал немецкого языка, а перевода «Лекций по эстетике» на русский язык (1849–1860) уже не увидел. В освоении опыта и учения Гегеля Белинский использовал конспекты «Лекций по эстетике» М.Н. Каткова (см., в частности, письмо В.П. Боткину от 1 марта 1841 г.).

В неоконченной статье «Идея искусства»[181] Белинский развивал высказанное им ранее («Полное собрание сочинений Д.И. Фонвизина», 1838, и др.) суждение о том, что искусство есть «мышление в образах» (III, 278). Это положение, сформулированное Гегелем, окажет решающее влияние не только на Белинского; оно станет главенствующим и для А.А. Потебни. В определении искусства Белинский исходил из краеугольной в гегелевской философии и эстетике мысли об идее как организующем начале всего сущего, а также о единстве содержания и формы: «общее есть идея» (III, 291), «идея /… это / субстанцияльная сила и содержание» жизни (III, 291).