Русское солнце

Америка шла к выборам Президента. Буш полностью зависел от крупнейших транснациональных компаний: «Дженерал моторс», «Ай-би-эм», «Боинг» и прочая, прочая, прочая. Они рвались в Россию, Горбачев их сдерживал (не из патриотических побуждений, нет, Горбачев боялся рынка), зато Ельцин разговаривал с американцами примерно так же, как у себя на Родине с татарами («Берите суверенитета сколько хотите…»). Ельцин вообще был щедр на слова, он верил — по простоте душевной — всему, что он сам же и говорил, — действительно верил!

— Звони, Нурсултан! Заявление — к четырем утра!

«Подарили Ельцину Россию!» — понял Яковлев.

«Что мы от него хотим? — задумался Собчак. — Просто мужчина в пятьдесят пять лет, вот и все».

— Ты, Толя, вот что: попов поднимай! Всех! Поднимай Патриарха! Пусть даст по полной программе! Его заявление должно быть сразу после моего!

— А если… не даст, Михаил Сергеевич?

— Куда он денется!

«Странная у него особенность мерить всех по себе, — подумал Яковлев. — Люди-то разные, а они для него на одно лицо…»

Собчак кивнул головой и — вышел. Яковлеву почудилось, что он прищелкнул каблуками.

— Ты ужинал?

— А я… на ночь не ем. Так, творожку если… по-стариковски…

— Погоди, распоряжусь.

— Вам надо выспаться, Михаил Сергеевич…

— Нет, нет, не уходи…

В комнате отдыха накрыли стол: холодный ростбиф, сыр, баклажаны и несколько полукоричневых бананов.

— Да… не густо… — протянул Яковлев. — Не густо…

— Супчик тоже будет, — покраснел Горбачев. — Я — заказывал.

В Кремле было холодно. Погода озверела, — ветер бился, налетал на окна, покачивал тяжелые белые гардины.

Горбачев удобно сел в кресле:

— Я, Саша, пацаном был — все на звезды смотрел. Таскаю ведра на ферму… а на речке уже ледок… водичку зачерпну, плесну в корыто, а сам все мечтаю, мечтаю…

— Вы што ж это… хо-лодной водой ско-тину поили? — насторожился Яковлев.

— Нет, я подогревал, что ты… — засмеялся Горбачев.

— Тогда хорошо…

Господи, не был бы Горбачев предателем! Выгнать из Кремля и тут же отобрать машину, — ну что это, а?

Яковлев, конечно же, ревновал к Горбачеву («Я пишу, Горбачев озвучивает», — поговаривал он в кругу близких). Но ещё больше, чем Яковлев, к Горбачеву ревновал Шеварднадзе: там, в Форсе, и — с новой силой — теперь, в эти роковые декабрьские дни выяснилось, что у Горбачева нет команды, единомышленники есть, а команды — нет, что он — самый одинокий человек в Кремле.

Шеварднадзе мечтал возглавить Организацию Объединенных Наций: Перес де Куэльяр уходил в отставку, а по МИДу ползли слухи, что Шеварднадзе на посту министра вот-вот сменит Примаков.

Свой уход Шеварднадзе сыграл по-восточному тонко: он вышел на трибуну съезда народных депутатов и сказал, что в Советском Союзе «наступает диктатура» — не называя фамилий.

Генеральным секретарем ООН стал Будрос Гали, а Эдуард Амвросиевич, проклиная себя, перебрался в небольшой особнячок у Курского вокзала, где под его началом была создана странная (и никому не нужная) «международная ассоциация».

Говоря о «диктатуре», Шеварднадзе имел в виду Горбачева, он бил по нему, но тут случился Форос, Шеварднадзе вроде бы оказался прав — он же не называл фамилий! Уступая просьбам американцев, Горбачев вернул Шеварднадзе в МИД: в «международной ассоциации» у Эдуарда Амвросиевича не было даже «вертушки».

— Ельцин, Ельцин!.. — Горбачев полуоблокотился на спинку стула, — врет напропалую!

— С цыганами надо говорить по-цыгански, — зевнул Яковлев.

— Я, Саша, все… понять хочу: почему… так, а? Все орали: свободу, свободу! Дали стране свободу, а она… в благодарность, я так понимаю, гадит сама же себе. И где тут политический плюрализм, где общие интересы, где консенсус, вашу мать, если все идет под откос?

Яковлев с интересом посмотрел на Горбачева:

— В двадцать каком-то году, Михаил Сергеевич, барон Врангель… в Париже… говорил своей молоденькой любовнице Изабелле Юрьевой: «Деточка, не возвращайся в Москву! Россия — это такая страна, где завтрашний день всегда хуже, чем вчерашний…»

— Нет, ты мне объясни… — Горбачев был увлечен собой, — кому я сделал плохо? Кому?! Дал свободу, — так? Получился позитивный результат. Сейчас… вон уже… идут сигналы со стороны Прибалтийских республик, они погуляли по свету, а теперь в Прибалтике уже начинают искать формы более тесного сотрудничества с остальными республиками… Ведь тут, я скажу, надо идти вглубь. Куда столько танков? В мирное время, в восемьдесят пятом году, Советский Союз делает танков в два с чем-то раза больше, чем Сталин! И каждый танк — полмиллиона долларов. А ракеты… стратегические… больше миллиона. Так?

Яковлев кивнул головой: все, о чем говорил Горбачев, он когда-то сам говорил Горбачеву, только Михаил Сергеевич (как все талантливые, но поверхностные люди) часто выдавал чужое за свое — он учился на ходу, быстро забывая тех, кто его просвещал.

— Так откуда, спрашивается, взялся Ельцин? — вдруг подвел итог Горбачев. — Вот откуда? Ведь Ельцин — это народный гнев.