Рыбаки

Это была переделка известной песенки: ее исполняла неверная супруга пастора Ишавуру, главная героиня самой популярной тогда в Акуре христианской мелодрамы «Высшая сила». Песенку свою женушка пела, возвращаясь в лоно церкви после отлучения. И хотя идея пришла в голову Соломону, почти каждый из нас предложил что-то свое. Боджа, например, придумал поменять «мы застукали тебя» на «тебя поймали рыбаки». Мы заменили свидетельство о силе Господа отвращать от лукавого нашим умением держать рыбу крепко и не давать сорваться. Результат нам так нравился, что мы порой напевали песню дома и в школе.

Bi otiwu o ki o Jo, Пляши вовсюki o ja, и бейся, рвись,Ati mu o, Поймали мы тебя,

o male lo mo. ты не сбежишь.She bi ati mu o? Ну что ты поймана?O male le lo mo o. Ты не сбежишь, поверь.Awa, Apeja, ti mu o. Тебя поймали мы, мы – рыбаки.

Awa, Apeja, Тебя поймали рыбаки,ti mu o, o ma le lo mo o от нас ты не сбежишь!

В тот вечер, когда Соломон поймал здоровенную рыбину, мы пели так громко, что к нам вышел старик, священник Небесной церкви. Босой, он ступал совершенно бесшумно, точно призрак. Когда мы только пришли на реку и заприметили поблизости церковь, то моментально включили ее в список своих приключений. Через открытые окна красного дерева подглядывали за прихожанами, бесновавшимися в зале, – стены внутри были покрыты облупившейся голубой краской, – и пародировали их дерганые танцы. Один лишь Икенна счел недостойным смеяться над священнодействием.

Я ближе всех находился к тропинке, по которой пришел старик, и первым его заметил. Боджа был у противоположного берега и, бросив при виде священника удочку, устремился на сушу. Та часть реки, на которой мы рыбачили, оставалась скрыта с обеих сторон вытянутыми зарослями кустарника, и воду можно было увидеть, лишь свернув с прилегающей дороги на изрезанную колеями тропку и продравшись через подлесок. На берегу старик остановился и взглянул на две баночки, плотно сидящие в неглубоких ямках, которые мы вырыли голыми руками. Увидев содержимое банок, над которым вились мухи, он отвернулся и покачал головой.

– Это еще что? – спросил он на чуждом для меня йоруба. – Что вы разорались, как пьяная толпа? Разве не знаете, что тут рядом храм Божий? – Развернувшись всем телом в сторону тропинки, он указал на церковь. – Неужто в вас нет ни малейшего почтения к Господу, а?

Нас учили: если старший спрашивает о чем-то с намерением пристыдить тебя, то отвечать – пускай даже ты легко можешь ответить – невежливо. Поэтому Соломон просто извинился.

– Простите нас, баба, – произнес он, сложив ладони. – Мы больше не будем.

– Что вы ловите в этих водах? – не обращая на него внимания, спросил старик и указал на реку, цвет которой к тому времени сделался темно-серым. – Головастиков, сомиков? Что там? Шли бы вы по домам. – Он поморгал, по очереди глядя на каждого из нас. Игбафе не удержался и сдавленно хохотнул, за что Икенна шепнул ему: «Болван». Правда, было уже поздно.

– По-твоему, это смешно? – спросил старик, глядя прямо на Игбафе. – Мне жаль твоих родителей. Уверен, они не знают, что ты здесь бываешь, а узнав, сильно расстроятся. Разве вы не слышали, что власти запретили приходить сюда? Ох уж это молодое поколение. – Старик изумленно огляделся и произнес: – Останетесь вы или уйдете, больше так не кричите. Поняли?

Тяжело вздохнув и снова покачав головой, он развернулся и пошел прочь. Мы же разразились хохотом и ну изображать его, такого худого в просторном белом одеянии, похожего на ребенка в пальто не по размеру. Мы хохотали над его страхом перед рыбой и головастиками (на наш улов он взирал с ужасом) и над тем, как воняет у него изо рта (это мы, впрочем, придумали, поскольку стояли далеко и не могли унюхать никакого запаха).

– Этот старик – совсем как Ийя Олоде, сумасшедшая женщина. Хотя говорят, она еще хуже, – сказал Кайоде. В руке у него была жестяная банка, и в этот момент она накренилась; ему пришлось накрыть ее ладонью, чтобы рыбешки с головастиками не оказались на земле. Из носа у него текло, но он, казалось, не замечал висящей под носом белесой тягучей нити. – Она вечно танцует где-то в городе – чаще всего макосу. Пару дней назад ее прогнали с большого базара Оджа-Оба. Говорят, она там присела в самом центре и нагадила прямо у лавки мясника.

Мы рассмеялись. Боджа прямо весь трясся, а после согнулся пополам, как будто смех лишил его сил, и, бурно дыша, уперся ладонями в колени. Мы все еще смеялись, когда заметили, что Икенна – с тех пор как нашу рыбалку прервал священник, он не произнес ни слова, – вынырнул у другого берега. Он выбрался из воды там, где в нее окунала увядшие листья крапива, и стянул с себя намокшие шорты. Затем Икенна полностью скинул с себя рыбацкую одежду и стал обсыхать.