Рыбка из «Аквариума»

Водитель что-то, видно, смекнул, нажал на газ, и машина помчалась.

Петр видел, как парень в синей куртке выскочил на проезжую часть улицы, выхватил из-под куртки милицейский жезл и стал останавливать первую попавшуюся машину. Все трое сели в «жигуль», когда такси поравнялось с книжным магазином № 1.

— Сворачивай направо и стоп! Спасибо, шеф. Вот пятерка и дуй! — Полковник выскочил из машины, перебежал улицу и вошел в стеклянную дверь ресторана «Европейский».

Таксист уехал, а через несколько секунд мимо дверей ресторана проскочили «жигули», в которых сидели все трое «МИЛЬТОНОВ».

До поздней ночи читая книгу Некрича «1941. 22 июня», Петр одновременно не переставал размышлять. По правилам «Аквариума», он завтра обязан был доложить рапортом о встрече с Некричем и выявлении сразу вслед за этим наружного наблюдения за собой. Он сто раз повторял, что не обнаружил его сам, потому как дома явно ослабил внутренний контроль. Принятию же окончательного решения мешал сам факт отрыва от него. «Зачем?» — непременно спросят его, и не просто факт знакомства с Некричем, явно попадавшим из-за книги и своих открытий в области истории КПСС в опалу, но и образ его действия вызовут у начальства и кадровиков ГРУ естественное подозрение. «А почему вдруг решил отрываться? Боялся? Чего?» Лишь когда отложил книгу, погасил свет и закрыл глаза, пришел ответ: «Во мне что-то надломилось. Вера в то дело, которому служу? Не знаю… Но душа болит».

Утром он проснулся с теми же мыслями. «Писать не буду! — внезапно решил он. — У меня есть семья, есть Глория. Я ее люблю, хотя и приношу ей страдания. У меня есть дочери, я их обожаю! Надо быстрее завершать дела и скорее возвращаться. Там тоже дела. Да! Мне что-то явно не по себе! — подумал полковник Серко. — Черт возьми, если идея, которой служишь, уходит, что остается? Угождать начальству? А где движущая сила? Она была в идее. А теперь ее нет! Есть только красивые слова… Вот и Некрич, хороший человек, стремящийся к правде, к справедливости, к лучшей организации общества, уже в поле зрения «мильтонов». И если уж КГБ поставил за ним наружное наблюдение, значит, есть «дело» в Пятом Главном управлении, ведется его активная разработка и… недалеко до задержания».

Полковник Генштаба рассуждал правильно. Только он думал по старинке об иной форме преследования и наказания, а историческое время уже было другим. И крупный честный ученый, доктор исторических наук Александр Моисеевич Некрич очень скоро был выдворен за пределы Советского Союза, где, освободившись от страха и травмировавшей, фальшивой на практике идеологии, издал ряд откровенных книг. И эти «репрессии» уже имели характер подпиливания сука, на котором сидишь, фактом бессилия, самоубийством… Уже беспощадно действовали законы истории. Самодовольные властители не осознавали этот процесс скольжения по наклонной плоскости, к своему краху. А те, кто понимал неизбежность катастрофы, находились в явном меньшинстве и не могли что-либо изменить. Бронепоезд уже катился по проложенным Историей рельсам, и управляли им слабоумные машинисты.

…Кого Юпитер хочет погубить, того прежде лишает разума.

Глава IX

СПОДВИЖНИКИ

Глория с дочуркой Анечкой встречали Мишеля в аэропорту. Семилетняя Аня и мама, которых он обучил обращению с фотоаппаратом, с балкона, где толпились встречающие, защелкали камерами сразу, как Мишель показался на трапе.

Анна уже год посещала балетную школу, это отражалось на ее походке и стройной осанке.

Когда Род прошел пограничный и таможенный досмотр и принялся обнимать и целовать своих близких, он почувствовал, что дочь встречает его с большим энтузиазмом и нежностью, чем жена. Однако дома, в спальне, когда он и жена остались одни, Глория — более двух месяцев соломенная вдовушка, позабыв обо всем на свете, отдалась без остатка темпераменту мексиканской женщины. Через месяц она почувствовала, что снова станет матерью. И заявила Мишелю:

— Пусть! Хоть ты нас и бросишь в один ненастный день — когда тебе прикажут! — эта девочка будет плодом моей чистой, ничем не опечаленной любви.

В тот день Мишель заехал в шикарный «Цветочный магазин Дель-Валье», открывшийся год назад неподалеку, и отправил жене с посыльным искусно набранную большую корзину ее любимых роз.

Через неделю после прилета, когда пленки, — заряженные в фотоаппараты Глории и дочурки, были проявлены и он сделал карточки, уже, можно сказать, матерый разведчик Мишель Род грустно улыбнулся. В сознании полковника Серко автоматически включился магнитофон, и он четко услышал голос любимого «слона»: «Ты — не шпион, ты — доблестный разведчик СССР. И потому тебе решительно запрещается, во всех случаях жизни, поднимать воротник пальто или плаща, носить темные очки, первым отводить глаза от чужого взгляда». «А я хожу обвешанный со всех сторон фотоаппаратами! — подумал Род. — Демонстрирую, что я фотограф! Но на кой черт мне аппараты в самолете? Ослабление бдительности! Причина? Многолетнее преуспевание. Вот тут и происходят проколы, тут и жди провала!»