Предположим, все так. Но, тем не менее, логические неувязки остаются. Загадочное поле и Радиант как-то между собой связаны, или нет? Или
– Неужели вы и сейчас погружены мыслями в государственные дела, герцог? – раздался справа голос короля.
Сварог моментально вернулся к реальности, ответил со всей светской вежливостью:
– Нет, ваше величество, просто засмотрелся на ваших красавиц.
– О да, они достойны внимания… – ответил король, с некоей вороватостью покосился на супругу, сидевшую с отрешенно-властным видом и вроде бы совершенно не интересовавшуюся их разговорами.
Такое вот величество… Если быть точным, его величество Парташ Девяносто Восьмой – не удивительно, что его порядковый номер крайне удивил бы монархов Талара и Сильваны, здесь не бывает ни дворцовых переворотов с целью смены династии, ни цареубийств, сущее сонное царство, если династия и пресекается, то чисто по естественным причинам, иногда просто не остается наследников. Кукла как кукла – за сорок, лицо обычное, ничем особенным не примечательное, не отмеченное ни силой воли, ни печатью тиранства – откуда здесь взяться и тому, и другому? Богато одет, декорирован несколькими орденами, полными аляповатой вычурности, один на массивной золотой цепи, другие по обе стороны груди – значит, здесь, в отличие от Талара и Сильваны, короли преспокойно носят ордена своего королевства: даже если допустить, что иные из них вручены заграничными братьями по классу, тот, что на цепи, несомненно, местный – цепь украшена медальонами с гербом Даркаша. Королева ему под стать: красива, примерно того же возраста, но, можно так выразиться, лицо не отмечено признаками яркой индивидуальности, столь же непримечательное, как у супруга. Не видно никаких принцев или принцесс – то ли не достигли еще возраста, позволяющего посещать взрослые увеселения, то ли венценосная чета бездетна пока. А впрочем, такие детали не имеют значения…
Он вновь стал разглядывать танцующих – их было человек пятьдесят. На высоте человеческого роста, на противоположной стене – полукруглый балкон с кованой балюстрадой. Там вовсю старается живой оркестр из полудюжины музыкантов, музыка приятная, мелодичная – но, конечно же, возрастом в несколько тысячелетий. Как все здесь, кроме людей и животных. Танец чем-то напоминает старинную каталунскую тарантуру. По периметру зала – полдюжины длинных столов с бутылками, бокалами и закусками, возле них выжидательно застыли лакеи в раззолоченных ливреях. Несколько индивидуумов мужского пола, явно не намереваясь предаваться вульгарным пляскам, прочно бросили якорь возле столов, несколько пар чинно беседуют, не глядя на танцующих, – по виду парочек, они толи уже состоят в определенных отношениях, то ли движутся к ним на всех парусах.
Что ни возьми, полная аналогия с придворными балами на Таларе. Одно существенное различие…
Происходящее крайне напоминает музыкальный ящик с марионетками, о котором писал в отчете шестьсот лет назад кто-то из наблюдателей. И кавалеры, и дамы, как и все виденные горожане (за исключением шпиков), затянуты в невидимую «вторую кожу» – разве что степени свободы у них другие, приспособленные для исполнения очередной программы. Вроде бы танцуют, вроде бы флиртуют, вроде бы улыбаются друг другу, но каждое движение, каждый жест словно направляются невидимой рукой, отточены и предсказуемы. Словно работает ткацкий или другой станок, набор заранее известных манипуляций, полностью исключающих импровизацию и свободу воли – откуда они у нехитрого механизма?