Читаем Рыцарь короля полностью

- Хорошо. Я передам вас и его своему дворецкому, мессеру Джованни Пассано, который владеет всеми итальянскими хитростями. Он включит вас в число моих людей и скроет до выезда в Форе... Ах, господин де Лальер, если вы хорошо сослужите мне эту службу, ваше счастье обеспечено. Подумайте только, какие почести окажет вам король, - тем большие почести, что он неверно судил о вас...

Однажды Блез уже откликался на обещания регентши. Теперь он знал им цену и воспринимал как рутинный разговор. Если в этом приключении в Шаване он сможет восстановить свою репутацию, вернуть маркизу благосклонность короля и в то же время вырвать жало у змеи - то большего ему и не требуется. Он сумел улыбнуться, но сердечного трепета не ощутил.

Они с маркизом обменялись взглядами, и в глазах у де Сюрси мелькнул насмешливый огонек.

- А мне вы ничего не обещаете, мадам? - спросил он.

Она поняла иронию, но пренебрегла ею.

- Да, дорогой мой. Я последую за королем в Форе. Если дела пойдут так, как мы рассчитываем, я присоединюсь к нему в Шаване на следующий день и отмечу свой маленький триумф. Вы будете при мне. Лучшего обещания для вас, чем это, я придумать не могу.

- И я тоже, - сказал маркиз, - при условии только, что ваше высочество добавит ещё одно: что на этот раз по пути в рот из чашки ничего не прольется...

Часть четвертая

Глава 46

Издали ослепительно белый фасад Шаван-ла-Тура, роскошного дворца де Норвиля в Форе, напоминал величавого лебедя, плывущего по водам. И, подобно отражению лебедя, перевернутое изображение стен дворца в зеркале вод небольшого озера, окружающего его, то четкое и ясное, то замутненное мелкой рябью, придавало зданию дополнительную объемность, мягкость и постоянно изменчивую красоту.

Во многом дворец этот был похож на новую жемчужину - Азе-ле-Ридо, только что построенный в далекой Турени замок. Он имел такую же Г-образную форму и так же наполовину охватывал передний, парадный двор; такой же четырехэтажный главный корпус, соединенный под прямым углом с более коротким крылом, такие же круглые пузатенькие башенки с коническими крышами на каждом внешнем углу здания. И, подобно Азе, он сохранял лишь те особенности средневекового замка, которые служили для украшения: угловые башенки, стену с бойницами, тянущуюся между ними вдоль всей наружной стороны замка. Однако башенки стояли только для симметрии, а крепостная стена превратилась в закрытую галерею третьего этажа со многими окнами, из которых открывался великолепный вид на окружающую местность.

Действительно, в противоположность мрачным замкам прошлых веков, этот дворец имел с каждой стороны множество окон, выполненных по новой моде со средниками - горизонтальными поперечинами в рамах, - окон то одиночных, то сдвоенных, вплоть до красивых мансардных окошек в очень высоких крышах с крутыми скатами. И во всем чувствовалось итальянское стремление к артистизму и изяществу: в богато украшенных фасадах парадного двора, в желобчатых колонках по сторонам окон, в нишах, фризах и веерообразных фрамугах, в лепных купидонах, гирляндах и медальонах.

Окружающий ландшафт был творением искусства не в меньшей мере, чем сам дворец. Когда-то старый Шаванский замок, от которого осталась лишь одна башня в юго-восточном углу здания, стоял в открытом поле, и вода в его крепостной ров поступала из речки, стекавшей с Тарарских холмов и впадавшей в Луару.

Теперь поле было превращено в неглубокое озеро; новый дворец высился на искусственном острове, состоящем из бесчисленных свай, засыпанных грунтом; от парадного двора к внешнему берегу озера вел красивый каменный мост из нескольких арочных пролетов. А вокруг озера, скрывая из виду конюшни, псарни, птичники и прочие службы, а также и деревушку за ними, на целую лигу или даже больше раскинулся парк - заповедное обиталище благородных оленей и диких кабанов, открытое лишь для избранных.

Так, концентрическими кольцами, подобно оправе какого-то драгоценного камня, лес и вода охватывали дворец, ослабляя ослепительное сверкание белого камня, смягчая его контуры и создавая впечатление зачарованного покоя.

В общем, Шаван-ла-Тур, новенький с иголочки, ещё пахнущий известкой, был провозвестником новой эры, родившейся в Италии и сейчас распространяющейся на север. Он символизировал многое: возрожденный культ красоты, поклонение человеческому разуму, страстное стремление ко всему, что услаждает чувства. И по смыслу своему он был свидетельством заката прежнего века, может быть, сумрачного, готического, однако отдающего предпочтение духовным ценностям.

У Блеза де Лальера, прибывшего сюда с королевским багажным обозом, при первом взгляде на дворец захватило дух. Он ошеломленно замер на берегу озера, словно прекрасное здание по ту сторону моста было волшебным видением. Даже погонщики мулов и слуги из обоза на минуту прекратили свою болтовню и изумленно уставились на дворец.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное