Рыцарь с железным клювом

- Дружат! Больно рано чтой-то нынче дружить стали. Смотрела бы мать...

- Не беспокойтесь, я смотрю, - очень сухо сказала мама и принялась смотреть в окно.

А Володя уже ненавидел противную прилипчивую старуху. Да что ей за дело? Знала бы эта старая калоша, какого труда стоило устроить так, чтобы Иринка поехала в Белоруссию? Знала бы она, что испытывал он, сидя рядом с этой тоненькой девочкой с большими очками на крошечном носике. И ведь именно эта девочка, видевшая его слезы, должна была стать той, кому он расскажет обо всем, что случилось с ним в лагере.

Да, он понимал, что и там, на Ежовом острове, страх подчас полностью хозяйничал в его душе, но все же победителем в схватке с бандитами стал он, Володя. Вот и следовало рассказать Иринке только то, что происходило, а не то, что он чувствовал и переживал. Зачем это раскрывать?

Однако Володя, предвкушая впечатление от своего рассказа, каким-то уголком, самым краешком сознания чувствовал, что правдивым такой рассказ нельзя будет назвать. Да, он мог скрыть от Иринки страх, испытанный на острове, мог показаться в её глазах героем, но обмануть самого себя ему было трудно. И все-таки Володя отчего-то больше не хотел проверять себя на смелость. "Все, - говорил он себе, - с приключениями покончено. В замке я буду заниматься раскопками, читать, играть с Троллем в бадминтон и не стану совать нос в чужие дела. Хватит с меня". И он твердо решил сделать Иринку тем человеком, кто оценит его подвиг, сделает его героем. Володе так хотелось наконец утвердиться в мысли, что он - смелый человек.

- А продукты-то свои везешь? - не унималась бабка. - Там-то ничего не смей на рынке покупать - все ж отравлено, все! И воду кипятить не забывай, а то подцепите лихоманку какую, во век не отвяжется!

И мама уже не отвечала старухе и только улыбалась. А вскоре бабка, нагруженная тюками, вышла на небольшом полустанке, не забыв напоследок сказать: "Ну, держись, мать. Не настрадались бы от холеры какой!" Ушла - и сразу в купе словно стало просторней и чище.

На станцию под названием "Плоцк" они прибыли вечером, и из поезда, кроме мамы, Володи и Иринки, не вышел ни один человек. И это неприятно удивило мальчика: "Неужели никому не интересен средневековый замок?" Да и станция эта была невидная, с замызганным перроном и маленьким обшарпанным зданием вокзальчика. Двое пьяных, раскачиваясь, как тонкие березки на ветру, брели по платформе, нелепо одетая девица, бессмысленно глядя на приехавших, с равнодушным видом быстро-быстро лузгала семечки.

Вот поезд ушел, и они остались на перроне, не зная, что делать дальше. Вдруг в конце платформы появилась стройная фигура высокого мужчины, стремительной походкой направившегося в их сторону. Мама, прищурившись (скрывала близорукость), вглядывалась в мужчину, и вот он подошел, раскланялся, даже поцеловал у мамы руку, заговорил:

- Виктория Сергеевна, безумно счастливы видеть вас на нашей земле! Телеграмму вашу ещё три дня назад получили! Ждали! Готовились! Вы нам так нужны, да и не в этом только дело...

И мужчина ещё много говорил такой же галантной чепухи, как давно уже знал Володя, всегда сопровождаются встречи малознакомых людей. Потом, отдав должное даме, мужчина, назвавшийся Петрусем Иванычем, обратился к Володе и Иринке:

- Рад приветствовать и вас, молодые люди. Ты, я знаю, Володя, а вы...

- Ирина, - протянула Тролль этому галантному мужчине свою ладошку, а мама почему-то решила пояснить:

- Ирочка - близкий друг нашей семьи. Тоже захотела у вас поработать. Найдется для неё работа на раскопе?

Петрусь Иваныч закивал с готовностью:

- У нас хватит работы не только для этих двух энтузиастов, но и для целого легиона желающих помочь возрождению нашего прошлого. Впрочем, зачем я говорю "энтузиастов"? У нас за труд деньги платят. В нынешние времена особенно за спасибо никто работать не станет. Я - директор будущего заповедника, музея то есть, у меня есть денежные средства, и я вправе назначить любые ставки своим работникам. Спасибо, Виктория Сергеевна, за то, что привезли с собой две пары молодых и сильных рук!

Трое приехавших, буквально открыв рот, слушали директора будущего музея-заповедника, а поговорить он, видно, был и мастер и любитель. Речь его, плавная и в то же время уверенная, по-мужски твердая, необыкновенный выговор некоторых звуков, чудная интонация заставляли внимательно следить за каждым словом Петруся Иваныча.

Он, кстати сказать, был ещё и замечательно хорош собой. Высокий, стройный, даже гибкий, с длинными вьющимися волосами и с аккуратной очень черной бородкой, весь какой-то по-джентльменски элегантный, Петрусь Иваныч мог назваться настоящим красавцем, и не только Виктория Сергеевна, но даже Иринка и Володя слушали его буквально с наслаждением.

- Ну да что же я заставляю почтенных питерцев стоять? - встрепенулся Петрусь Иваныч, словно осознав свою вину. - Впереди, в замке, у нас ещё будет немало времени для взаимно приятных бесед. А теперь прошу, прошу!