Рыцарь страха и упрека

А что он сможет предать? Об этом Гаянэ когда-нибудь думала? Нет. Ну что ж, значит, в своей беде виновата она сама. Никогда нельзя быть уверенной ни в чем-либо, ни в ком-либо на сто процентов. Меняются времена, меняются обстоятельства, меняются и сами люди. И слепо верить кому-то только потому, что знаешь его много лет, смешно и наивно.

Конечно, жизнь не кончилась, Гаянэ преодолеет и этот тяжелый момент, но предательство Павла что-то в ней надломило. Железный стержень внутри нее будто погнулся. Не сломался, но погнулся.

Гаянэ все время думала и о Соне. Нельзя сказать, что испытывала к ней сострадание. Нет, скорее, понимание и сочувствие. Истинно сострадать она не могла, потому что обладала прямо противоположной натурой. Гаянэ не понимала женщин, полностью растворяющихся в семье, полностью зависимых от своих мужчин. Как бы женщина ни любила своего мужа, впадать от него в зависимость неправильно.

Это было революционное для армянки, но твердое убеждение Гаянэ. Любимый может запить, у него может испортиться характер, он может изменить, может бросить. Он может умереть, в конце концов. В любом из этих случаев женщина должна уметь защитить и обеспечить себя сама. Гаянэ не понимала Соню, но все равно очень ей сочувствовала. А теперь ее сочувствие переросло в нечто большее.

Соня сама позвонила Гаянэ, когда уехала вместе с детьми из дома. И Гаянэ помчалась к ней, с трудом отыскав убогий дом в отдаленном районе, который когда-то считался промышленной частью города, а теперь превратился в обычные трущобы.

— Соня, ты понимаешь, что совершаешь глупость? Это просто недопустимо! — возмутилась Гаянэ, оглядываясь в Сониной квартире. — Почему ты не борешься? Ты что, просто так, за здорово живешь, увезла детей и оставила ему все, что у вас было?

— Гаянэ, все, что у нас было, принадлежит ему, не мне, ты же знаешь, — ответила Соня. — Кроме того, оформлено все на отца Павла, так что юридически там даже не придерешься. Мне с ним делить нечего. И вообще я его боюсь.

Соня отвернула высокий воротник тонкой водолазки без рукавов, и Гаянэ увидела симметричные иссиня-черные синяки на ее шее.

— Я после этого ушла, — сказала Соня, ощупывая свои повреждения и снова аккуратно прикрывая их горлышком майки. — Я перед ним как цыпленок, понимаешь. Он пришел, мы поругались, он схватил меня за шею… Что я могла сделать? Это было уже не раз. Котик все видит, тяжело переживает. Мне вообще кажется, что Волкову меня убить — раз плюнуть. Котик стал совсем дерганый, вздрагивает, когда слышит шум подъезжающей машины, ночью просыпается, трясется. И ведь он из-за него не спит, понимаешь, он боится отца. Ну как я могу продолжать жить в доме, где мой ребенок постепенно становится инвалидом? Дети сами предложили съехать оттуда.

Соня говорила эти ужасные вещи обыденным тоном, как рассказывают о чем-то не очень приятном, но и не слишком уж важном. Обреченным голосом она это говорила — вот как правильнее будет сказать, подумала Гаянэ.

Нет! Так быть не должно! Не должны они позволять этому чудовищу безнаказанно и изощренно издеваться над собой!

Ненависть — хороший советчик. И Гаянэ, ненависть которой к Павлу Волкову получила в гостях у Сони новый мощный импульс, вдруг озарила идея.

— Ты знаешь, Сонюшка, ведь ты вполне можешь устроить ему веселую жизнь. Ты говоришь, что он взбесился, когда ты сказала, что подала на алименты? Говоришь, что он перед переаттестацией боится какой бы то ни было огласки и все такое? У меня есть идея.

Гаянэ бросилась к телефону и довольно долго с кем-то разговаривала. Во всяком случае, Соня за это время успела сходить в ближайший магазин за булочкой для Котика. Когда она вернулась, Гаянэ прощалась с телефонным собеседником.

— Я говорила с адвокатом, моя милая, — торжествующе заявила она. — Иди-ка сюда, буду тебя допрашивать.

Гаянэ стала задавать Соне вопросы, касающиеся постройки их дома. Зная характер Павла, который очень и очень считает деньги, она подробно выясняла, где Волков покупал стройматериалы, имелись ли какие-то документы: счета, чеки, накладные и тому подобное. Соня припоминала, что, когда дом строился, у Павла был целый толмуд (как он его называл), а точнее — большая папка, где он хранил все то, о чем спрашивала Гаянэ. Соня отчетливо помнила какие-то расписки от бригадиров в получении денег, какие-то накладные, счета-фактуры с каких-то оптовых баз. Но где документы сейчас? Дом построен уже давно. Хранит ли Павел до сих пор эти бумаги? И главное, что все это может дать ей, Соне?

— У моего знакомого адвоката был в практике случай, — пояснила Гаянэ, — и случай недавний. Я с ним общаюсь по своим судебным делам со страховщиками, он мне сам рассказал, как жена при разделе имущества в суде стала доказывать, что дом, вот так же оформленный на родственника, строил именно ее муж. Что он оплачивал счета и все остальное. Они взялись доказать, что дом был построен в период совместного проживания, что родственник владеет им фиктивно. А фактически дом построен мужем в период совместного проживания и, значит, подлежит разделу.