Рыцари арбузной дольки

– У нас вообще никто ни по кому не сохнет, – закатила Аня красивые глазки. – И по тебе тоже.

– Ага, конечно, – не стал я спорить.

И теперь мы, яко тати в нощи, крадёмся вдоль стены с огромным арбузом, в который вместо тыквы можно было упаковать средних размеров Золушку.

Про арбуз

Мы выросли на книгах про мушкетёров, мы не могли прийти с пустыми руками, а денег не было. Днём, после обеда, мы вышли на охоту. Выбрались в окно, слезли с полуразрушенной ограды. Влились в толпу на рыночке перед железнодорожными путями.

Облезлые от солнца красные приезжие шумно торговались с местными, загорелыми до черноты торгашами. Шум, гам, вопли:

"Гаря-ачая кукуруза!"

"Пахлава медовая!"

"Усики, десять копеек стакан!"

От мысли, что мне, советскому пионеру, будущему комсомольцу, сейчас предстоит сделать, тряслись руки. Я врать-то не умел, а воровать…

– Вон, чувак арбузами торгует возле парапета. Серый, ты отвлекаешь, я один сзади вытащу, – тихо сказал Саня, схватив нас за плечи.

Мы столкнулись лбами, обнявшись, как греки в танце сиртаки, горячим шёпотом обсуждая детали будущего преступления. Я говорил: "Сань, так нельзя, это воровство". Витёк отвечал: "Серый, он торгаш, спекулянт". Саня ухмылялся: "Ленин сказал: экспроприируйте экспроприаторов!". У меня аргументов не осталось.

Неспешной походкой опытного курортника я подошёл к продавцу. Он кланялся уходящим туристам с двумя арбузами в авоськах:

– Э! Лючшие арбузы на рынке у меня, все знают, завтра ещё придёте! – кричал он им вслед, одной рукой посылая воздушные поцелуи, другой запихивая деньги в карман фартука. – Щто тебе, мальчик? – Заметил он меня.

– Да ничего, – ответил я безразлично, – хожу, прицениваюсь. По чём арбузы?

За спиной торговца по узкому парапету, балансируя руками бежал Саня.

– А у тебя денги есть? – Нахмурился продавец.

– Конечно, – сказал я, стараясь не смотреть ему за спину. – У меня батя тут, сейчас подойдёт. Хотим пару арбузов купить на вечер… Покрупнее. Сколько кило?

– Дэвят копеек, мальчик. – торговец расплывается в сладкой, как его арбузы, улыбке. – Лючше цену не найдёшь.

Я вижу резкое движение за его спиной. Саня хватает с горы арбузов самый верхний, самый огромный. Он торопится, его тянет назад, и он чуть не падает с парапета. Ужас в моих глазах видит и торговец. Он оборачивается, видит похитителя, балансирующего на каменной ограде. Это тут она – низкий ряд камней с каменной плитой поверх, а с другой стороны – трёхметровая стена. Он открывает рот, чтобы громогласно обрушить на нас все кары небесные, общественное порицание и ближайший наряд милиции.

Что мне остаётся делать? Я со всей дури врезаюсь в него, валю на арбузы, которые лопаются под тяжестью его туши, умудряюсь выкрутиться из цепких рук, ввинтиться в толпу. Убегая, краем глаза вижу, как подбежавший с другой стороны Витёк хватает арбуз и растворяется в толпе, а Саня сползает туда, за стену, я вижу его руки, цепляющиеся за камень, и потом они исчезают: спрыгнул.

Мы встретились чёрт знает где: на пирсе недалеко от дачи какого-то греческого купца. Саня всё продумал. Запыхавшийся Витёк с арбузом, мокрый, хоть выжимай; прихрамывающий на правую ногу Саня и я, красный, как Чингачгук Большой Змей. Мы плюхнулись на край бетонного волнореза, ржём, как три совсем не белых коня: преступники, сделавшие, вроде, что-то дурное, но на таком кураже, что страшно: вдруг понравится.

В санаторий с похищенным сокровищем пошли обходными путями, через узкие улочки Феодосии.

– А это откуда? – строго спросила нянечка около нашей палаты.

– Купил, – обиженно ответил Витёк, бережно прижимая арбуз к груди. – У меня деньги есть.

Соседи по палате загалдели:

– О, арбузик!

Но Саня ответил грозно:

– Это для дела! Руки убрали!

И все угомонились. Он у нас самый сильный был, единоборствами увлекался.

Про третий этаж

Ну так это: идём мы идём, всё никак не дойдём. Наш санаторий – бывшая дача какого-то дореволюционного купца. Тут, в Феодосии, всё красивое – это дача кого-то дореволюционного. Сейчас – санаторий для советских детей с уклоном в пульмонологию. Кто время от времени чувствует себя рыбой, выброшенной на песчаный берег, приезжают сюда лечиться. Обычно не по своей воле. В первый день я вообще сбежал и на переговорном пункте бормотал маме в трубку:

– Мам, на фиг этот санаторий, забери меня обратно. Тут шестнадцать человек в комнате, и кормят паршиво.

Я был жутко привередливый в еде. Но мама что-то знала. Она попросила меня потерпеть ровно два дня, потом позвонить ещё раз. "Если захочешь, заберу" – сказала. Я хмыкнул недоверчиво. Через два дня забыл, через три позвонил. Мама спросила: "Забирать?". Я ответил: "Не надо". На том и порешили.

Про дачу. Она была двухэтажная и много раз перестроенная. Для меня тогда она выглядела, как невообразимый лабиринт из комнат, коридоров, закутков и отнорков. Для меня сейчас – это ходячий замок Миядзаки, случайно осевший на берегу Чёрного моря.