— Да императоры-то были бы не против. Если война всё равно неизбежна, плохо ли подключить к ней ещё и религиозную мотивацию. Но против была Церковь. Православная Церковь решительно выступила против использования христианства для обслуживания военно-коммерческих целей. В X веке император Никифор Фока потребовал от Константинопольского патриарха Полиевкта причислять к лику святых всех без различия воинов, павших в войне с арабами. Патриарх не только отказал, но ещё и ответил императору, что оставшиеся в живых воины только по снисхождению допускаются к принятию Святых Тайн, от которых их надо бы отлучать на 5 лет, как проливших кровь. Не знаю, правда, почему патриарх сказал про 5 лет. Тринадцатое правило свт. Василия Великого предлагает отлучать от причастия воинов, убивавших на войне, на 3 года.
Сиверцев осторожно посмотрел на командора, казалось, вообще ничего не понимая. Он только и смог выдавить из себя:
— Это правило применялось?
— Если оно существовало, значит применялось. Хотя, конечно, со временем его почти перестали применять. Но никогда не отменяли и не отменят. Разумеется, было бы странно, призывая воинов защищать Родину, потом наказывать их за то, что они честно выполнили свой долг. Но если воины, привыкшие и полюбившие убивать, вдруг возомнят себя великими «столпами веры», призывая распространять Свет Христов силою меча, их могут и от причастия отлучить, чтобы помнили — они выполняют очень нужную, но чрезвычайно грязную работу, после которой надо несколько лет отмываться, прежде чем вместе с другими христианами к Чаше подойти. Таково противоядие от объявления чисто имперских войн войнами за веру.
— А как быть с теми, кто убивал, защищая других?
— В XII веке собор в Константинополе постановил, что убивающие разбойников, как при защите, так и ради общей пользы по призыву других, должны подвергаться такой же епитимии, какой подлежат убивавшие на войне.
— Дмитрий, но мы же на свою голову горячие угли собираем. Получается, что тамплиерское служение — сплошной и непрерывный грех. За то, что тамплиеры вынуждены убивать, защищая христиан, Церковь, оказывается, должна наказывать.
— Так и есть. Наше служение греховно. Но мы никогда не сложим оружия. Мы продолжим сражаться, защищая веру Христову.
— Поясни, а то я совсем запутался.
— А это тебе не ислам, где всё просто. В каноническом праве есть такое понятие, как «икономия» — снисхождение. Из икономии некоторые правила в конкретных случаях дозволено не применять. Так же и с этими правилами. Разрешая убивать разбойников или вести войну ради защиты христиан, Церковь из икономии разрешает то, что вообще-то запрещено.
— Совершенно не могу этого понять. Или уж разрешено, или уж запрещено.
— Да разрешено, разрешено, не переживай. Вот, скажем, ты — врач, который ухаживал за больными в чумном госпитале и сам заразился. А тебе разрешают не лечится. Ведь ты же подвиг совершил, за что же тебя теперь истязать мучительными процедурами? Ты обрадуешься такому разрешению? Так же и грех, в том числе убийство, не столько преступление, сколько болезнь, а епитимия — не столько наказание, сколько лекарство. Тебя не столько наказывают, на 3 года оставляя без причастия, сколько предлагают за это время хорошенько подлечиться, очистить душу молитвами, прежде чем приступить к Святым Тайнам. И если из икономии всё же допускают, так это значит, что все будут дружно умолять Бога как можно быстрее очистить твою душу от того ущерба, который ты ей нанёс, когда был вынужден убивать в бою. Христианский воин именно так должен это понимать. Ему не полагается рай за то, что он убивал неверных. Он, убивая, нанёс своей душе ущерб, то есть как раз удалился от рая, и теперь непрерывной молитвой он должен загладить этот грех и всю Церковь просить о молитвах, чтобы его душа быстрее очистилась, и можно было причащаться.
— А вот, почитав блаженного Августина, я думал, что всё проще. В своём труде «О граде Божием» он утверждает: «Не тот убивает, кто обязан служить повелевающему, как меч служит орудием тому, кто им пользуется. И потому заповеди «не убий» отнюдь не переступают те, которые ведут войны по полномочию от Бога».
— При всём моём уважении к блаженному Августину. Разрешение на грех всегда казалось мне разрешением заболеть и не лечиться. Если твоя душа после самого святого боя терзается и болит, если ты чувствуешь, что душа изранена, поможет ли тебе разрешение не чувствовать эту боль? Блаженный Августин — мощный богослов, но порою в его построениях очень много латинского, юридического. Он склонен понимать грех, как нарушение закона, а освобождение от греха, как амнистию. Это очень похоже на ислам.
— Как же тогда понимать служение тамплиеров?