Рыцари черешневого цветка

Побежденный и приниженный, он быстро потрусил в долину, но в противоположную сторону, к крепкой скале, на которой отдыхал шахматный конь.

Урсу взял Лучию на руки, ее бледное лицо опалило его. Он долго смотрел на него, и некоторые до сих пор неизвестные ему волны напрочь затопили парня. Даже не ведая, что делает, он прижал девушку к груди и припал лбом к ее горячим щекам.

2

Мир успокоился. Черешары собрались в палатке: Урсу не мог поднять головы от земли. Дан обосновывал незыблемые связи между медведями и охотниками, а Лучия беспрерывно надавливала горячими пальцами на ключ передатчика. Маленькие, незаметные удары. Она словно даже не нажимала на ключ. Может, это пальцы просто вздрагивали от недавно пережитого ужаса. Утихли и слова, то есть — замолк Дан. Он тоже не мог избавиться от воспоминаний и картин, которые стояли наяву перед ним. Сколько они испытали и пережили всего за один день! А день даже еще не закончился…

Где-то далеко послышался глухой взрыв. Словно электрический заряд пробежал через их сердца. Урсу подскочил.

— А я думал, ты спишь… — встретил его Дан. — А что это могло быть?

Лучия умоляющее глянула на Урсу, но постаралась говорить равнодушно:

— Наверное, кто-то выстрелил из ружья… какой-то охотник…

Урсу, возражая, махнул головой, а вслух прибавил:

— Нет… Это не ружье… Это был более сильный звук, где-то в глубине горы…

Дан преподнес руку ко рту… но после того, как сказал слова, которые мучили их всех:

— А это не мог быть звук обвала в пещере? Ведь здесь нет других глубин…

Урсу старался казаться спокойным и уверенным:

— Это, наверное, был взрыв… Где-то здесь вблизи, очевидно, есть каменоломня…

3

Охотник подождал несколько минут после взрыва. Он посмотрел вбок, повернулся туда, словно забытый манекен. Эхо взрыва затихло. Нигде ни одного движения: мир остался спокойный, не предвидя преступления, которое замышлялось. Еще один взгляд вокруг, последний, и Петрекеску пошел к входу в туннель: трещина почти горизонтальная, скрытая между валунами и горными кустами.

Петрекеску знал: в отверстие надо заходить так, как заходил бородач, поэтому руки его были свободные, чтобы закрыть дырку снаружи каменной плитой.

Опершись на руки, Петрекеску скользнул телом внутрь, потом полуобернулся, словно «налево-кругом», держась только на мышцах рук, вместе с тем носками найдя поддержку внутри туннеля. Полуоборот, закончился хорошо, и когда он посмотрел на камень, которым надо было закрыть отверстие, увидел всего лишь в нескольких метрах от плиты медведя, от которого бросился бы наутек всякий охотник. Это был король медведей. И идеал любого аса охотничьих приключений…

Из того, как медведь держал голову, из его отрывистого и грубого рева, а в особенности из его волнения и напряжения Петрекеску понял в один миг, что медведь или раненный, или у него отобрали медвежат, итак, он сейчас готов на все.

Смертельным ужасом наполнились глаза охотника. Рискуя разбить себе лицо, он стремглав метнулся в отверстие. Еще один сантиметр, еще только долька секунды… Но именно в тот миг, когда голова Петрекеску уже исчезала в дырке, медведь выпустил свои когти, лапа его мелькнула молнией, и голова охотника подскочила вверх, потом скользнула вглубь. В когтях медведя остался удлиненная, словно конус, шапка, а из шапки торчал клок волос с окровавленными корнями… Если бы волосы было гуще, а корни более глубокими…

Обозленный, как никогда до сих пор, медведь поднес добычу к носу, понюхал, скривил ноздрю от отвращения и швырнул ее в отверстие, вслед охотнику. Какой-то миг он словно раздумывал, не податься ли и ему вслед за безволосым человеком, но то ли отверстие было весьма узким, или он остерегался других пакостей, или ему не понравился запах шляпы, но что-то все таки вынудило медведя сменить свое намерение. Кроме того, и солнце уже опустилось: время приключений заканчивалось. Медведица его поймет, но медвежата еще не в том возрасте, когда разрешается ругать отца. Затем, опечаленный и покоренный, зверь подался в том направлении, которое не интересует никого.

Бородач, налепив на окровавленную макушку охотника плотную и плоскую повязку, которую закрепил накрест по диагонали полосками лейкопластыря.

— Мелочи, друг. Немного попечет да и пройдет… Как видишь, дружище, жизнь человека зависит и от волос. Если бы у тебя их было больше…

— Очень болит! Честное слово! Он вырвал и волосы, и кожу, но я все радио когда-нибудь его убью. Хорошо, что знаю, где он живет. Он вырвал у меня волосы. И болит так, что хочется выть, честное слово.

— Я наложил тебе повязку, какой ты еще не видел никогда. Повязка быстрого действия. За два часа пройдет все — боль уйдет, рана затянется. Может, даже вырастут волосы…

— Друг, пусть будет так, как ты говоришь… Но я их не помилую, слышишь? Не помилую я их. Это все из за них, честное слово…

— Лучше скажи, ты сможешь двигаться или полежишь с час?..

— Как ты можешь даже говорить такое, честное слово! Разве можно терять время? Ты смотри, уже в самом деле уходит боль… Нельзя допустить, чтобы они вышли к людям, ты же и сам знаешь…