Рыцари черешневого цветка

— Ты даже сейчас об этом спрашиваешь, — улыбнулся старик. — Прошло уже столько времени, я уже и не припоминаю хорошо… Наверное, потому, что весьма часто видел, как ты кувыркаешься через себя и ходишь вокруг цирка… Я немного пришел в изумление и пошел к ним…

— Вы разговаривали с работниками цирка?

— А откуда же я мог бы узнать, что ты хочешь уйти?.. Я взял их в разработку, и они мне сказали все… Ну, поскольку сейчас нет уже никакой опасности, то я могу сказать, как у них загорались глаза из за тебя.

Засмеялся и инженер. Правда, немного двусмысленно. Его охватили необъяснимые ощущения и сентиментальность.

— А вы знаете, что для меня не ясно, дед Тимофте?.. Почему вы ничего не сказали отцу…

Старик повеселел:

— Немного припоминаю… Я, кажется, опасался. Думал, что когда об этом узнает кто-то из домашних, то ты убежишь с другим цирком.

Повеселел и инженер:

— Наверное, так оно и было бы… Если бы мне только кто-то сказал хоть слово наперекор, если бы я только ощутил один-единственный жест, то пошел бы куда глаза глядят… Это ваше особое душевное качество, дед Тимофте. Вы всегда знаете, когда и куда надо что-то направить.

— Может, так оно и есть, как ты говоришь, — скромно согласился старик. — Я все принимаю близко к сердцу…

Увлекшись разговором, инженер забыл, что он хозяин в доме. А вспомнив, быстро поставил перед гостем вазу, полную цитрусовых.

— Угощайтесь, дед Тимофте… Чувствуйте себя, как дома…

Старик внимательно посмотрел на апельсины, заботливо завернутые в красную шелковистую бумагу. Неожиданная мысль появилась у него в голове.

— Где вы нашли так заботливо завернутые апельсины? — поинтересовался старик.

— В доме инженера Флореску! — ответил, улыбаясь, хозяин. — Это одно из Тиковых удовольствий: заворачивать апельсины, так говорит его мать… А я скорее думаю, что настоящее удовольствие для него — искать, где я прячу красную бумагу. Так как я каждый раз меняю тайник, а он каждый раз его находит…

— А я думаю, что ему по душе заворачивать их, — мягко запротестовал дед Тимофте.

— Если так говорите вы, то так оно и есть… Бесспорно, так и есть, дед Тимофте. На днях как-то я пошутил…

— Тогда я не хотел бы продолжать. Ты только что сказал, словно у меня есть хорошее душевное качество. Может, это и правда.

— Так, дед Тимофте: вы всегда знаете, когда и как надо что-то сделать…

— Так вот… я тебя очень просил бы, чтобы ты отпустил парня вместе с другими в пещеру.

Инженер ответил, не поднимая взгляда на старика, который, побледнев, ждал ответа:

— Я отпускаю, дед Тимофте…

* * *

На дворе дед Тимофте услышал, как его кто-то позвал шепотом от окна:

— Я иду, дед Тимофте?

— Идешь…

Курносый малыш припал головой к плечу деда Тимофте. И умилил его до слез.

Стояла непроглядная ночь, поэтому никто никогда не смог бы утверждать, что якобы видел, как плачет дед Тимофте.

Глава седьмая

1

(Здесь автор впервые разрешает себе обратиться непосредственно к читателю.)

Ночи накануне больших странствий… Белые огромные паруса, поднятые на корабле детства… Я вижу тебя на берегу неспокойного далекого океана; и кто бы ты ни был, ты несешь чистый флаг детства; я ощущаю все твои страхи, в особенности боязнь разлуки и боязнь противоположного берега, который плывет к тебе на всех волнах…

Ночи накануне больших странствий… Ты жил и мечтал о них столько раз, и если они тебе не припоминаются, значит, они перешли ко мне, и именно поэтому в это мгновение я возвращаю их тебе назад… Сперва ты грезил ими много дней, недель, может, месяцев, и в течении тех многих дней ты узнал цену времени, часов и минут. За эти дни ты отдал всего себя движению, подружился со всеми мечтами, тебе хотелось бы закрыть глаза и сказать большому времени: иди! иди быстрее! Я хочу, чтобы настала большая ночь…

Но это обыкновенная ночь, ночь, похожая на все другие, и тогда ты просишь сон, чтобы он подошел к глазам. И веки твои закрываются, но в голове у тебя полно молний, которые освещают странные громады большого странствия. Тебе хотелось бы спать, погрузиться в эфемерный сон, оставить свое время, полететь в другое время, которое мчит вперед без тебя, без твоих мыслей, без твоих желаний, без твоего огромного нетерпения. Но сон не приходит, молнии не гаснут, дрожь не оставляет твоего тела.