Рыцари морских глубин

Сегодня день рождения моего бескорыстного, верного, надёжного друга Вити Хлыстунова. Для меня он по–прежнему Витя. Для других — Виктор Георгиевич Хлыстунов, Нерюнгринский транспортный прокурор, полковник юстиции, Почётный юрист. Не одну тысячу миль прошли мы вместе на океанских широтах! Не одну бутылку армянского коньяка распили в лучших ресторанах Владивостока после возвращения с китобойного промысла! Немало страниц в моём дневнике я посвящу этому добрейшему человеку. Познакомились мы на борту китобойной плавбазы «Дальний Восток» почти сорок лет назад. И ни разу наша дружба не дала трещину. Это о таких, как он, поётся в песне из кинофильма «Путь к причалу»:

Здесь у самой кромки бортовДруга прикроет друг.Друг всегда уступить готовМесто в шлюпке и круг.

Срочную старшина второй статьи Виктор Хлыстунов служил на Балтике комендором десантного корабля. Закончил Тобольское мореходное училище и юридический факультет Дальневосточного государственного университета.

С днём рождения, дружище! Счастья тебе, твоим близким и всяческих благ!

Я отвинчиваю пробку на фляге и каждое пожелание сопровождаю добрым глотком вишнёвого ликёра.

За тебя, друг!

За твои шестьдесят лет!

Мы ещё многократно встретимся на страницах «Одиночного плавания». А сейчас, дружище, я мысленно вернусь в теперь уже далёкий 1961‑й год. В город нашей моряцкой юности — во Владивосток. В 51‑й учебный отряд подводного плавания…

…В «учебке», на вещевом складе нам выдали чёрные вещевые мешки, в которые каждый из нас сложил чёрные суконные парадно–выходные брюки, тёмно–синюю голландку, известную на флоте под названием «суконка».

К ним прибавилась фланелевая рубаха — «фланка», с отложным широким воротником.

Ещё выдали белую летнюю парусиновую форменку, две обычных тельняшки и одну зимнюю, с начёсом.

Толстый, красномордый мичман, пыхтя и утирая вспотевшую лысину носовым платком, продолжал нагружать шмутьём.

Мы еле управлялись запихивать в мешки выдаваемые нам вещи: кожаный ремень с латунной бляхой, нашейный чёрный воротник — «галстук» и пару белых подворотничков к нему, чёрную цигейковую шапку–ушанку и чёрные хлопчато–бумажные перчатки.

Две пары тонких носков и одну — шерстяных, тёплых. Ботинки рабочие из грубой свиной кожи с сыромятными шнурками.

Сапоги яловые и белые байковые портянки.

Чёрные хромовые, парадно–выходные ботинки с крючками для шнурков.

Две пары полотняного и одну бязевую — нижнего белья, пару тёмно–синих трусов и летнюю полосатую майку. Пачку туалетного мыла «Лаванда» и брусок хозяйственного.

Два вафельных белых полотенца.

Два носовых платка.

Чёрную суконную шинель с одним рядом пуговиц.

Два тёмно–синих воротника — «гюйса» с тремя белыми полосками по краям.

Чёрный суконный бушлат с двумя рядами латунных пуговиц.

Погоны и погончики.

И, конечно, предмет флотской гордости — бескозырку с рубиново–красной звёздочкой, чёрную муаровую ленту с золотыми якорями и надписью «Тихоокеанский флот». Ещё два белых чехла к ней.

В общем, заведующий вещевым складом, добросовестно обмеряя каждого и определяя нужный размер, выдал одежды столько, что если её всю на себя надеть, то из пушки не пробить.

Здесь же, на вещевом складе мы распрощались с остатками гражданского рванья. Вырядились в новые тельняшки и трусы, в пахнущую нафталинным складом синюю робу, обули тяжёлые ботинки из свинячей кожи с сыромятными шнурками. Надели на головы бескозырки без лент, чем стали походить на арестантов. Остальное моряцкое барахло столкали в походные вещмешки. Что в них не влезло, на себя навалили. Глянуть со стороны — барыги на толкучке. Толпа политзаключённых на этапе.

Обвешанные тряпками с головы до ног, базарно галдя, последовали вслед за белобрысым, прыщеватым матросом, неизвестно откуда взявшимся и картаво покрикивавшем на нас. Протащились через просторный асфальтированный, чисто подметённый плац и очутились у входа в четырёхэтажное здание. Проследовали мимо часового с автоматом и поднялись на второй этаж 4‑й роты. Мы ещё не знали, что первый этаж — кабинеты ракетной техники, предстоящей нашему изучению, а верхние этажи, отделённые от нижних кирпичной стеной, заняты молодыми индонезийскими наёмниками, прибывшими неделей раньше обучаться на подводников.

Рота, как я позже узнал, оказалась сверхсекретной, режимной. Просто так в неё не войдёшь. Часовой с автоматом, глазок в двери, звонок, переговорный телефон, пропуска, сигнализация — весь набор охранных средств тех лет. Здесь готовили подводников–специалистов баллистических ракет.

Когда за нами захлопнулась дверь в подъезде, и часовой, пропустив нас, заслонил её собой, мы поняли, что попали в иной мир. Часы вольности остановились за той дверью. А с этой стороны начался новый отсчёт жизни, зажатой в железные тиски дисциплины. Картавый окрик дал это понять:

— Пост, гоиться в две ше, генги! Я кому гово, гю? Шваб, гить палубу в куб, гик отп, гавить? Или гальюн д, гаить? Газоб, гались, носочки вы, говняли! Гавняйсь! Сми, гно! Гавнение на с, гедину!