Рыцари морских глубин

— Наливай, Фёдор…Так, хорош…Давайте за то, чтобы Джагу Ракова черти с квасом съели.

— Не к месту будь помянут! Ты что, в натуре, аппетит портишь?

Выпили. Закусили тушёнкой. Закурили. Задумчиво помолчали. Сидя на краю траншеи, молча наблюдал я за пиршеством старых вояк — такими взрослыми дядьками казались мне те двадцатитрёхлетние парни — неисправимые самовольщики, пьянчужки, нарушители воинской дисциплины. Вдруг рядом с собой я увидел пару блестящих штиблет. Поднял глаза и обомлел: надо мной, заложив руки за спину, раскачивался на каблуках мичман Раков. За его спиной насмешливо улыбались солдаты из комендантского взвода..

— Каждому за курение и выпивку ещё по трое суток, — холодно произнёс начальник гауптвахты. — А вам, товарищ матрос, за нарушение устава караульной службы объявляю десять суток ареста! Сдать оружие!

— Ну вот, лёгок на помине оказался, — послышалось в траншее.

Так я из конвоиров очутился в арестантах.

Вечером нас построили во дворе гауптвахты на прогулку строевым шагом. Я очень переживал о содеянном проступке, но то, что увидел там, настолько развеселило, что и по сей день не сожалею о том аресте. Взводы заключённых под стражу нарушителей воинского порядка стояли на месте и громко хлопали ладонями по шинелям с громким криком: «А р-ряз! А р-ряз! А ряз, два, три-и…! Хлопки напоминали чёткий шаг по асфальту двора, обнесённого высоким забором. Смешно было лишь одному мне как новичку. Остальные с серьёзными лицами спокойно изображали шаг, оставаясь на месте. Мичман Раков сидел в кабинете и слушал через решётки рапахнутого окна, как здорово маршируют его подопечные. Раздалась команда:

— По самолётам!

Все бросились к деревянным топчанам, выставленным на улице для просушки, вмиг расхватали их, разошлись по камерам. Пока я размышлял, что к чему, мне достался самый разбитый топчан. Я взял его подмышку и последовал за всеми. После принятия баланды из пшённого супа, чёрного хлеба и несладкого чая в камере началось представление. Всеми рулил главстаршина, из–за которого я и очутился в компании завсегдатаев этого исправительного заведения. Для началы из старожил избрали «прокурора, судью, адвоката и палача». Судьёй, понятно был главстаршина. Он строго спрашивал вновь прибывших, указывая на окошечко в двери.

— Что это?

— Глаз Джаги!

— А кто Джага?

— Мичман Раков!

— Зачем решётки на окнах?

— Чтобы девушки цветами не забросали.

— А что такое самосад?

— Табак…

— Ну и дурак! Самосад — это картошка, которая кучей взошла на огороде Джаги Ракова. Он арестантов пригнал на свой огород, попросил их помочь ему посадить картошку. Они землю вскопали, посреди яму вырыли, семена в неё зарыли. Взошла картошка кучей. А тех арестантов след простыл — дембельнулись. Ищи ветра в поле.

— Кто такие «люди в белых халатах»?

— Врачи?

— Дурак!

— А-а, продавцы!

— Совсем дурак! И не просто дурак, а дурак, дура–ак… Люди в белых халатах это — санитары с медсанчасти. Надев противогазы, они приловили на сопке жену Джаги и поимели её. И она потом никого не могла узреть на лицо.

— Не знает — двадцать банок ему врубить! — требует «прокурор» — сиплый матросик с пропитым лицом.

— Прошу сбавить до десяти, — «защищает адвокат» — краснощёкий солдат–ефрейтор с буквами «ТФ» на чёрных погонах. — Подсудимый правильно ответил на первые вопросы.

— Добро, — соглашается «прокурор». Врубить десять банок и двадцать пять гавок на лампочку. — Палач, исполняйте приговор!

«Палач» — рыжеусый старший матрос со знанием дела задирает «виновнику» голландку и тельник на брюхе, оттягивает тощую шкуру и со смаком бьёт по ней ребром ладони. «Прокурор» считает:

— Р-раз… Два… Три… Десять! А теперь гавкай на лампочку.

Новичок падает на четвереньки, глаза — в потолок и лает:

— Гав, гав, гав…

Умора и только!

Меня от экзекуции освободили.

— Он за нас, годков, пострадал. Ты, молодой, — главстаршина глянул на какого–то наголо стриженого матроса. — Освободи гладкий топчан корешку!

Утром за мной явился старший лейтенант Тушин и произнеся своё неизменное: «Простите, киса…», забрал меня на корабль. Лодка уходила в море, я нужен был в экипаже.

Об этом нелицеприятном случае не преминул напомнить старпом после несостоявшейся поездки в Ташкент.

— В кочегарку! На исправление! Уголёк покидаешь, может на пользу пойдёт! Нет, вы только подумайте — его, как человека отправили, а он что учудил? — распалялся старпом.

Я стоял перед ним, понурив голову. Кого винить, кроме себя? Мне и самому очень жаль. Но что не случается — к лучшему. Не стоит горевать! В кочегарку так в кочегарку. И там служат моряки!

Я пришёл туда утром, представился по всей форме:

— Товарищ старшина второй статьи! Старший матрос Гусаченко прибыл в ваше распоряжение!

— Да ладно, здесь у нас не козыряют, — не глядя на меня, продолжая накручивать огромный вентиль, ответил белобрысый морячок в прожжёной углем робе, давно не знавшей стирки. Лицо в конопушках, улыбчиво–доброе. Парень руку паклей обтёр, подал:

— Будем знакомы: Фриц!

Прочитав недоумение на моём удивлённом лице, Фриц пояснил:

— Немец я, Фриц Крейдер. По какому году служишь?

— По четвёртому…