— Не знаю. Вышли они из штаба с инспектором майором Маршалковичем, надели шлемофоны и направились на аэродром.
Командир корпуса вызвал руководителя полетов.
— Полбин заявку на полет делал?
— Никак нет, товарищ генерал, — ответил дежурный.
Мы попросили его немедленно позвонить, как только что-нибудь стопет известно о Полбине. Но телефоп безмолвствовал. Закралось сомнение: уж пе сбили ли его?
Наконец звонок. Каравацкий порывисто снял трубку и, выслушав короткий доклад дежурного, распорядился:
— Передайте Полбину, пусть немедленно приедет ко мне.
Поздно ночыо под окном штаба послышался шум мотора автомобиля. Полбин, постучав о пол крылечка заснеженными унтами, по — медвежьи, вразвалку, протиснулся в низенькую дверь. Он даже не успел переодеться и как был в летном обмундировании, так и приехал к нам.
Полбин, конечно, понимал, зачем его вызвал командир корпуса, и приготовился к неприятному разговору.
Он терпеливо молчал, пока Каравацкий распекал его. Когда командир закончил говорить, Полбин спокойно произнес:
— Но ведь кому-то надо было обследовать район.
— А почему это делать обязательно вам? Что, нет других надежных экипажей?
Полбин, пожав плечами, ничего не ответил.
— Почему не спросили разрешения на полет? — остановившись около комдива, спросил Каравацкий.
— Да я же знал, товарищ генерал, что вы не разрешите. А мне хотелось самому все проверить, — скупо улыбнулся Полбин.
— Так вот, за самоуправство и недисциплинированность объявляю вам выговор, — отрезал командир корпуса, затем помолчал и уже мягче спросил: — Ну и что вы там увидели? Рассказывайте.
— Зениток много фашисты стянули, — оживился Полбин. — Мы приметили, где они стоят. Завтра хорошо бы снарядить туда группу Пе-2. — Он быстро нанес на бумагу условпые знаки, изображавшие зенитные батареи, потом добавил: — Палили по нас здорово.
— Самолет не пострадал?
— Как не пострадал, — перешел на откровенный тон Полбин. — Гидросистему повредили. На посадке при пробеге шассп сложилось.
— Так вы и самолет вывели из строя? — снова вспылил Каравацкий.
— К сожалению, да.
— Ну, тогда вдвойне выговор.
— Слушаюсь, — виновато ответил Полбин и поднялся во весь свой богатырский рост.
Я смотрел на Ивана Полбина и думал: какая же неукротимая силища и воля таятся в этом человеке! Каравацкий его ругал, и ругал поделом, а я, честно говоря, в душе одобрял поступок Полбина. Ведь не ради ухарства, не напоказ он это делал, а чтобы самому знать, в каком районе завтра подчиненным воевать доведется.
Когда шли бои за Львов, Федор Иванович Добыш рассказал мне о Полбине еще один любопытный эпизод. В то время Иван Семенович уже командовал корпусом, а Добыш был у него командиром дивизии.
— Однажды вернулся с боевого задания летчик Панин, — говорил Добыш, — и давай над моим КП виражи закладывать и крутить бочки. Этого еще не хватало, подумал я. Пикирующий бомбардировщик — не истребитель, на нем запрещен высший пилотаж.
Приказываю Летчику немедленно садиться, арестовываю его, сажаю йа гауптвахту. «Ведь вы же могли самолет погубить и сами разбиться», — сказал Панину.
Когда я доложил об этом случае Полбину, он заинтересовался, распорядился вызвать Панина и расспросил, как тот выполнял на Пе-2 сложные фигуры. Летчик, конечно, и не подозревал, зачем командиру корпуса понадобились такие подробности о его воздушном хулиганстве. Рассказывал, естественно, сдержанно, чтобы не усугублять вину.
Наконец деловая часть разговора закончилась. Полбин сказал: «Возвращайтесь на гауптвахту». А когда за летчиком закрылась дверь, генерал подошел ко мне и сделал вывод: «А знаете, Панин — дельный парень».
Смысл его слов я оценил несколько позже. Полбин вызвал инженеров и поручил им самым тщательным образом обследовать панинский самолет: не пострадали ли узлы крепления, и как вообще машина выдержала перегрузку. Спустя некоторое время инженеры приходят с докладом: «Самолет исправен. Никаких разрушений не замечено».
Дня через три или четыре Полбин полетел в зону. Выполнив тренировочные упражнения, он вернулся и так же, как Папин, начал над аэродромом выполнять на «пешке» фигуры высшего пилотажа. Все ахнули. То, за что пострадал рядовой летчик, делал сам командир корпуса.
Панин, присутствовавший при этом, просиял. «Здорово крутит!»
Полбин вылез из кабины сияющий. «Вы знаете, это не машина, а чудо. Мы сейчас можем ходить на задания и без истребителей. Вот он, наш истребитель и бомбардировщик», — указал он рукой на Пе-2.
Так с легкой руки «воздушного хулигана» пикирующий бомбардировщик стал многоцелевым самолетом. Теперь при встрече с истребителями противника летчики смело маневрировали, не боясь допускать перегрузок. Боевые возможности Пе-2 расширились, эффективность вылетов повысилась.
Федор Иванович рассказал мне и о другом новшестве, которое подметил Полбин в действиях командира эскад рильи капитана Белявина и тоже ввел в боевую практику.
Эскадрилье Белявина приказали уничтожить мост через один водный рубеж. До этого экипажи бомбили по ведущему и необходимой точности не получалось.