Умом Иоганн понимал безвыходность своего положения, но упрямая надежда никак не хотела с ним расставаться. Тело болело, как будто его здорово отколотили, рук и ног он не чувствовал, в желудке кто-то ворчал на отсутствие пищи, во рту стояла горечь. Но больше всего Иоганна мучила темнота, к ней нельзя было привыкнуть. Он свыкся с тем, что спать приходится на голой земле, но темнота выводила его из себя, ему казалось, что он ослеп.
Иоганн ворочался, стараясь найти положение поудобнее, как вдруг почувствовал, что чьи-то руки пытаются стянуть с него башмаки. Он ударил ногой наугад и почувствовал, что попал, но в то же время ему навалились на плечи. Иоганн закричал на всякий случай: «Помогите!», зная, что это бесполезно. Никто не станет ему помогать, а если бы даже захотел, все равно не смог бы в темноте. Иоганн сумел освободиться от объятий напавшего. Вскочил на ноги и замахал руками во все стороны. Несколько раз его кулаки натыкались на чьи-то грудь, голову, плечи, но и сам он получил ударов не меньше.
Нападавшие не произнесли до сих пор ни звука. Нельзя было понять, сколько их и кто они. Иоганн начал отступать, сам не зная куда, он пятился, осторожно ощупывая ногой путь, упасть значило погибнуть. Наконец спина его коснулась стены, он моментально инстинктивно отклонился вправо и тут же почувствовал, как мимо его уха просвистел кулак и воткнулся в стену. Подземелье огласилось стоном, эхо многократно повторило звук, как будто стонало несколько человек. Иоганн, не теряя времени, метнулся в сторону, но, к несчастью, споткнулся и упал, да к тому же в лужу. Всплеск выдал его. Не успел он подняться на ноги, как на него обрушился град ударов, один из которых так удачно пришелся в голову, что Иоганн замертво уткнулся в лужу.
Очнулся Иоганн уже утром от энергичного пинка надсмотрщика. Иоганн даже не пошевелился, только слегка застонал от боли и открыл глаза.
– Ну что, вставать будешь? – беззлобно спросил надсмотрщик.
Иоганн попытался ответить, что не может встать, но вместо этого прошипел неизвестно что. Надсмотрщик наклонился к Иоганну и, осветив его факелом, в ужасе отпрянул. Бывший стражник действительно представлял из себя ужасающее зрелище. Из одежды на нем оставались только штаны, все тело покрывали синяки и кровоточащие раны, он был с ног до головы вымазан грязью. Волосы на голове были всклочены, лицо сильно распухло, губы воспалились, глаза совершенно безжизненные.
– Да, хорошенько тебя отделали. Куда тебе на работу, тебе бы до завтра дожить, – сказал надсмотрщик, позвал нескольких заключенных и велел им отнести Иоганна туда, где лежали умирающие. Как только Иоганна стали поднимать, он потерял сознание от боли.
Новое место оказалось еще хуже старого, но Иоганн уже не замечал этого. Чувствовал он себя плохо, мысли в голове путались. Временами ему казалось, что он бредит. Он слышал и не мог понять: стонет ли это он сам или кто-то другой. Как назло, под левую ногу попал камень, а у него не было сил сдвинуть ее немного в сторону. В довершение всего с потолка беспрестанно капала вода, гулко шлепаясь в маленькую лужицу. Иоганна схватила бессильная злоба. Этот мешавшийся камень причинял не сильную боль, но постоянную, из-за чего казалось, будто в ногу медленно вонзают кинжал. А проклятая капель не давала отвлечься, и чем дольше она продолжалась, тем невыносимее становилась. Большое пустое пространство рождало эхо, многократно повторяющее звон каждой капли и кажущееся очень громким из-за полной тишины.
У Иоганна начала раскалываться голова, он замотал ею из стороны в сторону, стараясь заглушить боль, но напрасно. Тогда, не в силах себя больше сдерживать, он заплакал. Слезы неожиданно принесли облегчение, он успокоился и уснул. Длительный и глубокий сон благотворно сказался на самочувствии Иоганна: мысли его прояснились, боль немного утихла, а силы начали потихоньку возвращаться. Но вместе с улучшением появился и голод, сразу же подчинивший себе все мысли. Иоганн попробовал пошевелиться и с радостью обнаружил, что тело хоть и плохо, но все же слушается его. Наконец-то он смог сдвинуть ногу с этого ненавистного камня, это наполнило его душу такой радостью, какая бывает у ребенка, получившего новогодний подарок. Эта маленькая победа придала ему уверенности, и он приподнялся, ощупывая землю рядом с собой. Сердце его замерло, а в груди вспыхнул голод, когда рука наткнулась на кувшин. Осторожно, стараясь сдержать дрожь в руке, он ощупал кувшин и закричал от радости, обнаружив на горлышке кусок хлеба. Он мало отличался от валявшихся вокруг камней, но Иоганн воспринял его как знак свыше, как счастливое предзнаменование.