Рыжая Соня и ловцы душ

Напряженно наблюдая за ним, Лиара была так поглощена своей задачей, что не заметила, как сама превратилась в дичь. Откуда ей было знать, что она заняла очень неудачную позицию возле норы росомахи. Разумеется, сами по себе голые слепые детеныши никакой опасности не представляли, а вот их возвратившаяся с охоты мать — другое дело. Почуяв человека, росомаха, голодная — в этот день охота не задалась — и яростная, напала на Лиару сзади. Девушка выронила лук, отчаянно крича от боли: когти и зубы зверя рвали ее тело, норовя добраться до горла.

Схватка не могла продлиться долго, учитывая, что, падая, Лиара умудрилась сломать ногу, словно была самым неловким и неповоротливым существом на свете. Видно, былая удача окончательно отвернулась от нее. Попытка выхватить нож также не увенчалась успехом — животное перекусило тонкое запястье девушки; жуткий хруст костей, треснувших, как щепка, в ужасной пасти, показался Лиаре оглушительным, а боль — невыразимой. Горящие голодом и злобой глаза зверя встретились с ее затравленным взглядом, и последнее, что ощутила девушка, было смрадное, тяжелое дыхание из раскрытой багровой пасти росомахи, полной огромных острых желтых зубов, готовых прикончить добычу.

* * *

Гинмар, услышав пронзительный женский крик, бросился на помощь. Ужасная мысль о том, что Соня могла стать чьей-то жертвой, обожгла его. Затем наступило мгновенное облегчение — он убедился в своей ошибке. Действуя стремительно и без раздумий, Гинмар нанес удар зверю в основание черепа, переломив росомахе хребет. Издыхающая тварь обмякла, а Лиара, с ног до головы залитая кровью, осталась лежать без чувств, как мертвая. Отрадная мысль, что это не Соня, сменилась тревогой за жизнь девушки, которую он, разумеется, узнал, тревогой и отчаянным желанием спасти ее. Гинмар поднял легкое, безвольно поникшее тело на руки и отнес к ручью, чтобы промыть глубокие раны, оставленные когтями и зубами. Стащив с девушки обрывки одежды, он принялся за дело. От холодной воды Лиара очнулась.

— Не бойся,— сказал Гинмар,— я не причиню тебе вреда.

Охотнице было сейчас не до мести. Зверь изрядно помял ее, и Лиара не вполне понимала, жива она или уже нет. Но уверенные прикосновения больших и удивительно нежных рук ее не пугали. Ничуть. От них шло тепло, и боль от ран отступала там, где пальцы Гинмара касались ее тела.

Он набрал воды в ладони и дал ей напиться, потом снял с себя куртку и завернул в нее вздрагивающее от холода и потери крови тело Лиары, такое миниатюрное и хрупкое, словно перед ним была не женщина, а подросток. Не говоря ни слова, развел огонь.

— Не понимаю,— хрипло вытолкнула слова Лиара,— ты убил Гарда, ты враг. Я пришла, чтобы убить тебя, отомстить, а ты помогаешь мне...

— Ты привыкла жить в мире, где есть только две краски — черная и белая. Враг — или друг. Жизнь — или смерть. А мир на самом деле такой пестрый, что в глазах рябит. В нем все не так просто. Не разговаривай, береги силы. Доверься мне.

Девушка пошевелилась и невольно вскрикнула, задев раздробленную зубами росомахи кисть. Но ей захотелось увидеть лицо сидящего к ней вполоборота человека. Прежней ненависти к нему у нее не было, как ни старалась Лиара воскресить в себе это чувство, столь долго безраздельно владевшее ею.

— Почему это я должна тебе доверять?

— Потому что больше некому. Насколько я понимаю, здесь никого нет, кроме нас.

Гинмар снова склонился к ней и взял на руки, как ребенка.

— Все будет хорошо. Я поделюсь с тобой силой. Я ведь маг и способен на это. Не отталкивай меня.

Уже знакомое Лиаре тепло, струившееся от его пальцев, теперь излучалось всем телом Гинмара, и боль не просто отступила — она исчезла; рваные раны затягивались сами собой, ее плоть и кожа восстанавливались. Но самым удивительным'было даже не это. Другое. То, что на месте зияющей раны в душе вырастало нечто невероятное. Если бы это состояние можно было с чем-то сравнивать, то, пожалуй, с ощущениями слепорожденного, который вдруг начал прозревать. Стараясь не потерять, не расплескать эту новую, совсем незнакомую Лиару, рождающуюся в ней, она глубоко вздохнула... и заснула, положив голову на грудь Гинмару.

Убедившись, что с Лиарой все в порядке — настолько, насколько это было возможно при подобных обстоятельствах,— он опустил ее на землю и встал, пошатываясь. Как всегда, исцелив человека, Гинмар чувствовал себя так, словно пробежал без остановки полсотни лиг. Но он смог, снова смог!... А ведь боялся, что уже не способен на это. Потому что для подобных действий магии было мало. Нужно было душой и телом слиться со страдающим существом, принять в себя чужую боль — и только тогда преодолеть ее. А он... он давно уже не то что другого — самого себя не понимал и не любил.