Рыжеволосая девушка

— Уж не трусите ли вы? — спросил он как-то небрежно, насмешливо, несколько вызывающе даже, но вообще-то довольно доброжелательно.

Я медленно покачала головой.

— Я не трушу, — уверенно ответила я. — Однако я должна сказать вам, что никогда еще не стреляла. Не думаете ли вы, что я иду в ряды Сопротивления только из-за своей склонности к такого сорта игрушкам?

Он взглянул на меня. Казалось, на него произвели впечатление мой тон или мои слова, а может, и то и другое.

— Понимаю, — коротко сказал он. — Вы правы. Это вовсе не шутка… Взгляните-ка хорошенько еще раз на револьвер и хорошенько подумайте, отважитесь ли вы орудовать этакой «пушкой»? Вы еще можете отказаться — и мы оба забудем все, что здесь говорилось.

Я была рада, что он сказал мне это. И сказал по-настоящему, всерьез. Вся натянутость между нами тотчас же испарилась.

— Нет, — отвечала я. — Я не отказываюсь. Я хочу работать и хочу начать как можно скорее.

Револьвер он уже спрятал.

— Хорошо, — сказал он коротко. — Мы примем вас в свою организацию. Между прочим, у нас есть еще две девушки. Вы, конечно, встретите их. Отличные девицы. В настоящий момент их здесь нет. Будут позже.

Сидя на стуле, он плотно застегнул пальто.

— Я буду учить вас стрелять. Вы, пожалуй, удивитесь, если я скажу вам, что мы занимаемся этим делом возле самого города. — Он хихикнул, и мне это показалось вполне естественным. — Мы все наловчились делать… Вы знаете поместье «Испанские дубы» по дороге на Хемстеде?.. Прекрасно. — На несколько секунд он задумался. — В следующий понедельник приезжайте туда вечером на велосипеде, часам к восьми. Я буду ждать вас в домике лесничего, как раз позади входа в дом. Лесничий — мой родственник. — Он подмигнул мне, и его фамильярность теперь меня также не покоробила. — Остальное потом… Вы все запомнили?

— Каждое слово, — сказала я.

Боевое крещение

До понедельника оставалось еще дней пять. Своего обычного дела я не прерывала. Я даже доставала для людей, скрывавшихся в подполье, больше денег, чем прежде, хотя в последнее время я взяла другой список адресов, в котором числились гораздо менее обеспеченные граждане. Меня смущало, что сбор денег проходит у меня так легко. Даже теперь, по этим спискам, я получала на несколько сот гульденов больше, чем другие; видно, и в самом деле в моем способе собирания денег крылось нечто, заставляющее людей быть щедрыми… Я любила свою работу отчасти еще и потому, что, проезжая по городу на велосипеде, могла все обдумать. Теперь я думала о Тане, о своей встрече с Франсом. О Тане я думала даже больше, чем обычно, поскольку Би-би-си в один из июньских дней передало сообщение о восстании евреев в Варшавском гетто против их немецких палачей. Таня должна была бы одновременно испытывать скорбь и гордость за сорок тысяч евреев — мужчин, женщин и детей, которые до последнего дыхания боролись против нацистов и погибли. «Даже умирая, еще раз дай врагу по морде!» И в эти дни, когда я разъезжала на велосипеде, производя сбор денег, мне не один раз казалось, будто я снова слышу эти Танины слова. Я не хотела даже представить себе, что в эти самые минуты могло случиться с живой Таней.

В конце недели пришло долгожданное сообщение от Ады. В открытке стояло: «Пакет прибыл». Собственно говоря, я ничего иного и не ожидала, и тем не менее меня потрясло это известие, подтвердившее мою уверенность. Таня находится в здании «Холландсе Схаубюрх». Это первый этап на пути к той самой смерти, к которой на моих глазах безропотно шла, спотыкаясь, маленькая группа несчастных евреев, заранее сломленных морально.

Дома после получения открытки от Ады мы целое воскресенье провели в полном унынии и мрачной сосредоточенности. Я знала, что ничего не могу предпринять и мне придется ждать новых вестей, и все же мне приходилось бороться против искушения отправиться в Амстердам. Юдифь плакала, забившись в уголок своей осиротевшей комнатки, и вниз спускалась, только чтобы поесть. Единственное слабое утешение я черпала лишь в надежде, что на следующий день вновь встречусь с Франсом.

В этот понедельник стояла удушающая жара. Немцы производили переброску своих войск, и когда я, ближе к вечеру, поехала на велосипеде по направлению к Хемстеде, по дороге все еще катили немецкие грузовики. В них сидели с недовольными лицами взмокшие от жары солдаты, которые больше уже не пели. От беспрестанного движения транспорта в обе стороны поднимались столбы пыли, и она тяжелым желтым облаком оседала на маленькие сады. Казалось, весь воздух был насыщен пылью и сушью. Жара и духота меньше ощущались там, где попадалась узкая полоса орошаемых лугов и кустарников, от которых веяло свежестью. Чувствовалась давящая тяжесть близкой грозы, хотя вряд ли она смогла бы разрядить атмосферу.