Рыжик

Перед одним из балаганов на узеньких деревянных мостках проделывали разные штуки акробаты — отец и сын, как говорили в толпе. Отец был старик высокого роста, лысый и костлявый, а сын — малокровный, бледный мальчик лет семи, с большими наивными глазами и синими жилками на исхудалом лице. Старик был одет в убогое трико, которое прилипло к его мокрому, потному телу. Это трико когда-то было кремовое, но от времени и грязных пятен оно сделалось серым; во многих местах оно было заштопано, зачинено и свидетельствовало о крайней бедности. Тело акробата от старости уже не гнулось, и он, как легко можно было догадаться, нестерпимо страдал, когда из-за куска хлеба в угоду толпе должен был сгибаться и ходить колесом. Когда Санька подошел к балагану, старый акробат, стоя затылком к толпе, медленно и с трудом выгибал назад туловище. На оголенных загорелых руках жилы вздулись и сделались синими, лицо опрокинулось к спине. Лицо это, плохо выбритое, с жидкими длинными усами, по мере того как опускалось к ногам, становилось коричневым, а глаза, смотревшие в небо, и острый подбородок наливались кровью. С большим трудом старику удалось достать помост и таким образом представить из себя нечто вроде колеса. В этой неестественной позе старик был ужасен. Его лысая голова почти касалась досок, на которых он стоял; сухие ребра, будто обручи, отчетливо выступали сквозь мокрое и грязное трико. Акробат тяжело дышал, и выгнутые в дугу живот, грудь и длинные, худые ноги лихорадочно и нервно дрожали… Вдруг сын акробата всплеснул ручонками, вскрикнул и одним прыжком вскочил отцу на живот, где и принялся показывать разные штуки. Толпа приходила в восторг от этих жалких людей и как будто радовалась их страданиям. А рядом с акробатом стоял толстый, безобразный клоун с выпачканным лицом и дурацким колпаком на голове. Он рукой вертел перед животом своим, изображая шарманку, и хриплым голосом выкрикивал песню собственного сочинения, глупую и чрезвычайно бессмысленную.

А рядом, перед другим балаганом, лезли из кожи «артисты»-конкуренты, всячески стараясь привлечь внимание зрителей на свою сторону.

У Рыжика глаза разбегались, и он не знал, на что раньше смотреть. У него даже зародилась надежда самому попасть в число «артистов».

— Послушай, голубчик, — обратился к нему Герасим, — мне домой пора. Прощай и не поминай лихом…

— Ты что, домой? — на минуту остановился Санька. — Ну, прощай, спасибо!.. А я, кажись, поступлю куда-нибудь здесь, — добавил Рыжик и указал глазами на балаганы.

Спутники расстались.

Санька крепко пожал другу руку и сейчас же повернул в другую сторону. Но не успел он сделать и двух шагов, как услыхал позади себя какой-то гул и необычайный шум. Рыжик оглянулся и увидал, что толпа чем-то встревожилась. Санька, как большой любитель всякого рода скандалов, бросился назад. На бегу он успел схватить несколько отдельных восклицаний и фраз:

— Фокусника задавило…

— Не одного… Весь тиятер провалился…

— Доски-то проломились, ну и того…

Эти отрывочные разговоры еще сильнее раздразнили любопытство Рыжика, и он энергичней заработал локтями. Минуты через две он был уже на месте происшествия.

Случилось вот что. Вся труппа «франко-русского театра» стояла на мостках и зазывала публику. Вдруг доски обломились, и вся труппа вместе с помостом упала на землю. Все думали, что все обошлось благополучно: «артисты» со смехом вскочили на ноги и посылали воздушные поцелуи, делая вид, что все случившееся входило в «программу». Толпа неистово захохотала, а некоторые захлопали в ладоши и закричали «бис», как вдруг из-под досок раздались чьи-то стоны. Сухощавая кассирша, в маленькой шляпке с гусиным пером, первая услыхала эти стоны и подняла тревогу. Оказалось, что фокусник того же театра проходил под мостками в тот момент, когда последние обломились. Он не успел отскочить и был задавлен.

Санька прибежал в ту минуту, когда несчастного усаживали в экипаж, с тем чтобы отправить в ярмарочный барак.

Без содрогания нельзя было взглянуть на пострадавшего. Этот маленький, тощий человек был измят, исковеркан до невозможности. Старенький фрак клочьями висел на узеньких плечах. Бумажный воротничок «монополь» был расстегнут и одним концом упирался в острый подбородок. Лицо было окровавлено и безжизненно. Руки и ноги, когда его несли, болтались, как плети.

Рыжик забежал вперед и заглянул в лицо фокуснику. Дикий, нечеловеческий крик вырвался из груди Саньки: в раздавленном, изувеченном человеке он узнал Полфунта!..