Рыжик

— С фокусником. Полфунтом звать его. Он, брат, алголик! — добавил Рыжик, вспомнив почему-то это слово, которое употребил однажды Полфунта, когда говорил о себе как о пьянице.

— Как ты сказал? Кто он такой? — крайне заинтересованный, переспросил Спирька.

— Алголик.

— А что такое алголик?

— Это, значит, волшебник. Он умеет огонь кушать и платки из уха вынимать.

— Ты врешь?! — широко раскрыв глаза, пробормотал Спирька.

— Собственными глазами видел.

— Где же он теперь? Куда он девался? Какой он? — засыпал Спирька вопросами Рыжика.

Тому пришлось подробно рассказать всю свою историю. Когда Рыжик кончил, Спирька хлопнул его по плечу, уставил на него свои черные умные глаза и промолвил:

— Будем товарищами! Хорошо?

— Хорошо, — согласился Санька.

Время между тем шло, а деда не было. Тень от ночлежного дома, у которого сидели мальчики, постепенно удлинялась, и становилось прохладнее.

— А дед твой где? — спросил Спирька.

— Вон туда зашел, — указал Рыжик на питейный дом.

— Это он тебя пропивает.

— Как это — меня? — встревожился Санька.

— Да так, обнаковенным манером: как меня пропивают, как других…

— А ты чей?

— Я у Ткача живу… Только я уйду от него… Ну его!.. Не хочу у него родимчиком быть…

Рыжик слушал нового приятеля с разинутым ртом. Лицо его выражало удивление, любопытство, испуг.

— Ты что глазами заворочал? — проговорил Спирька, заметив крайнее удивление на лице Рыжика. — Ты, может, думаешь, я вру? Нет, брат, все правда. Они как поймают аль украдут мальчика либо девочку, так сейчас же ими торговать начинают. Меня раз десять продавали…

— Да ну?! — вырвалось восклицание у Рыжика.

— Верно говорю. Меня украли маленьким, а я все помню. У нас деревня была большая… И лес был, и речка, и гора, высокая-высокая!.. Мы с Таней на самый верх забирались, а потом скатывались.

— А кто такая была Таня? — спросил Рыжик, и в то же мгновение вспомнил Дуню.

— Старшая сестра моя, — ответил Спирька и продолжал: — Вот, помню я, — летом это было, — сидел я на дороге, насупротив нашей избы, и баловался. А Таня побежала к мамке на покос. Вдруг это по деревне проходит баба да прямо ко мне. Я еще глуп был: мне бы удрать, а я на нее глаза вылупил, будто на родную, и ни с места. А баба видит, что на деревне никого нет, и подходит. «Что, голубчик, сахару хочешь?» — спрашивает. «Хочу». Она сейчас мне большой кусок и подает. А я маленький страсть как сахар любил! А ты?

Рыжик, чтобы не прервать нити рассказа, только утвердительно кивнул головой.

— Ну ладно, — продолжал Спирька. — Подала это она мне сахар и говорит: «Пойдем со мной, голубчик, я тебя к маме сведу». А я, не будь умный, встал на ножки и пошел. Вышли мы из деревни и давай по проселкам шататься. Стало мне тут скушно, и заплакал я. А она: «Погоди, грит, не плачь, голубь: лесок пройдем, и маму увидишь». И долго-долго ходили мы, а вечером в город попали. И вот с той поры у нищих я живу. А вот недавно — может, год, а может, и три прошло — не знаю, — попал я, братец, в такое место, что и сказать страшно! — добавил Спирька и таинственно понизил голос.

— В какое? — шепотом спросил Рыжик.

— А в такое, где калек делают, — тихо ответил Спирька.

— Что ты?!

Рыжика от любопытства и страха даже залихорадило, и он ближе пододвинулся к рассказчику.

— Верно говорю тебе. Слушай, — зашептал Спирька, прижавшись к Рыжику. — Там, братец ты мой, глаза выкалывают, руки, ноги выламывают, голодом морят…

Рыжик, трепеща всем телом, еще плотнее прижался к Спирьке.

— Правда? — поднял он большие карие глаза на товарища.

— Говорю тебе, правда… Слушай дальше. Хотели и со мной такую штуку сделать, да полиция помешала. Пришла полиция паспорта проверять, ну они и струсили…

— А кому они что сделали?

— Одной девочке глаза выкололи — она теперь померла, а одному мальчику ногу сломали.

— Мне страшно!.. — с трудом выговорил Санька и умоляюще взглянул на Спирьку.

— Чего страшно?

— А ежели и у меня глаза они выколют?

— Не бойсь, теперь этому не бывать, потому мы люди большие. Да и место тут не такое… Калек делают под Киевом да еще и под Москвой… Эк, чего бояться вздумал! — закончил Спирька громким голосом и весело метнул глазами.

Голос и взгляд Спирьки сразу ободрили Рыжика и прогнали страх. Подражая Спирьке, он так тряхнул рыжими кудрями, что шапчонка набок съехала, и сказал:

— А захотят что сделать, мы убежим! Ведь правда?

— Конечно. Чего их бояться!..

Мальчики успокоились и на время притихли.

Близился вечер. Солнце совсем скрылось за домом, и небо из голубого становилось темно-синим.

— Пойдем в ночлежку, — сказал после некоторого молчания Спирька, — займем места хорошие. А то народу как навалит — под нарой спать придется.

— А дедушка? — спросил Рыжик.

— Что — дедушка?

— А ежели он придет, а меня не будет?

— Чудак человек! Ведь ночлежка — вот она. Ляжем мы у окна, он нас и увидит. И мешок захвати. В мешке небось съедобного много, мы и закусим. Не трусь, ничего не будет! — добавил Спирька, подметив в лице Рыжика нерешительность.