- Мать настоятельница там зверствует, - опять влез Еремеев. - Говорят, она по молодости аж на всё Лукошкино гремела, свой дом свиданий содержала на Лялиной улице. Теперь о душе вспомнила, ну и потому строга ко всем сверх меры...
- Твоя правда, Фома Силыч, - серьёзно под твердила Баба-яга. - Кто по молодости милой греховодил неслабо, тот, бывает, в годы зрелые в та кую аскезу впадает, что сам Христос на небесах очи от изумления таращит. В делах личной веры нет краю глупости человеческой...
Мы с Фомой согласно покивали. У каждого был свой опыт столкновения с религиозным фанатиз мом. Еремеев, как я знаю, вообще священнослу жителей не особо жаловал, а я вырос в нерелигиоз ной семье, где из церковных праздников помнили только Пасху и Рождество. Причём Пасха была важнее, на неё яйца красили. Рождество лично для меня обозначалось лишь традиционным показом по телевизору популярной сказки Гоголя.
Но это всё отвлечённые умствования, а за берёзками уже мелькали красно-коричневые сте ны далёкого монастыря. Честно говоря, я в таких церковных общежитиях ни разу не был, ну, быть может, кроме общеобразовательной школьной эк скурсии в Даниловский монастырь в Москве. В той Москве, которая в будущем, откуда меня выкину ло и вряд ли когда вернёт, но речь опять-таки не об этом. Наверное, я просто нервничаю, раз так много говорю.
Короче, с той школьной экскурсии я запомнил, что на монахов невежливо показывать пальцем, что не стоит задавать глупых вопросов типа: «А ряса это платье или халат?» и нельзя бегать взад-вперёд, крича: «Смотрите, на иконе мужик с голо вой собаки!» Впрочем, в большинстве случаев де тям многое прощается...
- Ну вот и прибыли, слава тебе господи, - за чем-то перекрестилась Яга, когда Еремеев, натя нув поводья, остановил кобылу у крепких морёных ворот, врезанных в толстую кирпичную стену с бойницами.
Не монастырь, а прямо-таки боевая крепость ка кая-то. Причём с неоднократными следами осады и попыток взятия...
- Не стучать! - сразу осадила ретивого сотни ка моя бдительная домохозяйка. - Покуда внутрь не войдём, обоим стоять молча по стойке «смир но», очи долу и шапки долой. Тута уж я, старая, переговоры вести буду...
Еремеев послушно стянул стрелецкую шапку с опушкой, а я, наоборот, непонятно на что обидел ся, вылез из телеги, отряхнул соломинки с мунди ра и поправил фуражку. Баба-яга покосилась на меня неодобрительным взглядом, но ничего не сказала. Подошла к воротам, согнулась едва ли не в поясном поклоне и так замерла. Через пару ми нут маленькое окошечко в левой створке распах нулось на ширину воробьиного крыла, и строгий женский голос спросил:
- С чем пожаловали в тихую обитель сию? Поч то мирный быт монаший тревожите?
- К матушке настоятельнице, почтенной Февронии, за советом, нижайше кланяемся, - не правдоподобно-елейным голоском пропела Ба ба-яга.
- А подарки монастырю привезли с пожертво ваниями?
- Ужо опосля не поскупимся, не извольте со мневаться.
- Матушка ноне не принимает. На молитве она, - после секундного размышления оповестил тот же голос, и окошко закрылось.
У меня что-то окончательно перемкнуло в голо ве, я шагнул вперёд, отодвинул бабку и, дважды саданув в оконце кулаком, зарычал:
- Откройте, милиция!
Моя домохозяйка только мяукнуть и успела. Как-то сразу повисла такая неприятная тишина. Я причины не понимал, поэтому за поддержкой обернулся к Еремееву и был опять-таки удивлён его резкой бледностью. Потом поднял глаза наверх и замер...
Из бойниц на меня смотрело не меньше двух де сятков полновесных стрелецких пищалей. Оста лось хоть кому-нибудь скомандовать: «Залп!» - и фарс с похоронами участкового перейдёт на уро вень оптимистической трагедии.
- Что ты там сказал, покойничек? – нарочито медленно, с придыханием, протянул женский го лос.
- Откройте, мили... - Я прокашлялся, воле вым усилием убрав горловой писк, и твёрдо повто рил: - Откройте, милиция!
- Ах вот оно, значит, как... - угрожающе про гудели из оконца. - Ну тады заходи, раз милиция!
Фома Еремеев громко икнул и надел шапку. Стволы пищалей дружно убрались назад в бойни цы. Яга нервно перекрестилась слева направо, по католическому образцу. Я же просто улыбнулся им обоим, надеясь, что никто не заметил, как у меня дрожат колени.
Ворота медленно и торжественно распахнулись, нам навстречу вышла группа смиренных монаше нок, с ног до головы одетых во всё чёрное. Возраст определить было трудно, все стояли опустив голо вы, кроме одной пожилой толстухи, державшейся с нагловатой властностью.
- Неужто сам сыскной воевода к нам пожало вал?
- Мы по делу, - козырнул я.
- Да нешто кто в женский монастырь за раз влечениями ходит?
- Матушка Феврония, - с пониманием кив нул я, - мы могли бы поговорить? У нас тут кое-какие проблемы в столице, и мы хотели бы за дать вам пару вопросов. Без протокола, естествен но...