С Антарктидой — только на Вы

Взлетели. Под левым крылом медленно провернулась серая плоскость залива с впаянными в него айсбергами. Легли на курс. Дорога, пробитая санно-гусеничными поездами, ходившими к «Востоку», просматривалась плохо — Антарктида уже стала хоронить ее под снегом. Поэтому решили ее здесь «бросить» и взяли курс с выходом на дорогу после «Комсомольской». Точность его теперь полностью зависела от штурмана Игоря Игнатова. Нам нужно пройти тысячу километров над полностью безориентирной местностью, используя только давно устаревшие самолетные навигационные приборы, а далее, до «Востока», ориентируясь по тонкой ниточке дороги, которая пока еще просматривается. Самолет медленно, по метру, набирал высоту. На востоке небо тускло оттаивало, светлело, а на юге, над ледовым щитом оставалось темным и угрюмым. С каким-то отстраненным удовлетворением отметил, что трассу к «Востоку» помню так, будто только вчера закончил по ней летать, а ведь прошло уже два года, как я с ней попрощался. Когда подходили к «Комсомольской», память снова вернула к эпизоду, случившемуся во второй экспедиции. Москаленко и три экипажа Ли-2 на «Комсомолке» попали в ловушку. Сесть-то сели, а взлететь не смогли — при почти пятидесяти граду сном морозе по перемороженному снегу лыжи перестали скользить. Москаленко тогда предложил «оплавлять» СНГ факелами, делать ледовую площадку. На нее трактором затаскивали самолет и только с такого катка смогли взлететь. Успели ли «восточники» соорудить и для нас нечто подобное? В их радиограммах на эту тему я не уловил оптимизма. Ладно, прилетим — увидим. Машина идет все тяжелее, мощность двигателей падает, мы поднялись на 3500 метров.

Темно-розовый краешек солнца стал медленно всплывать над мертвой пустыней. Я зябко передернул плечами — в радиусе семисот с лишним километров от нас нет ни одного живого существа. Гул нашего самолета не слышит никто. Сейчас Ил-14, несущий в себе восемь человек, является единственной крепостью, под чьей защитой мы хотим спасти своего товарища. Стрелка высотомера упирается в цифру 3700 метров.

Бортрадист Юра Пустохин протягивает записку — «температура на «Востоке» минус 67°» и перехваченную короткую радиограмму:

Ленинград, Броку=

Борт 41808 17 марта в 03 ч 48 мин мск вылетел из «Мирного» на «Восток», решение о посадке или сбросе будет, смотря по обстоятельствам, принимать Кравченко. С приветом. =

Лебедев –

Мы плыли над серо-сиреневой морозной равниной. Аркадий Иванович, вошедший в кабину сразу после взлета, застыл за спиной бортмеханика и вместе с ним следил за работой самолетных систем.

«А вот это уже интересно...» — я уткнулся в лобовое стекло. Чем выше поднимается солнце, тем быстрее меняет цвета пустыня. Такой я ее еще не видел — металлический налет исчезает, и мне кажется, она начинает раскаляться. «Если здесь придется идти на вынужденную, Скляров нас спасти не сможет — здесь не взлетишь...», — эта мысль кинжально входит в мозг, и я быстрым взглядом окидываю приборы. Нет, все в порядке. Экипаж работает молча и сосредоточенно.

За час до расчетного времени прибытия на «Восток», штурман увидел на горизонте черную точку:

— Дорога! Бочка на дороге!

Но «бочка» оказалась тенью от высокого заструга, возникшей при низко лежащем солнце. Однако, через несколько минут я тоже увидел черную точку:

— Кажется, бочка...

На этот раз мы действительно вышли на дорогу, которая тоненькой ниточкой петляла по застругам и была еле видна. Я повернулся к Белову:

— Ну, Валерий, теперь держись над дорогой, не отпускай ее ни на метр, как бы она ни петляла. Здесь нам ее терять нельзя. Потеряем, у нас будет всего 20-30 минут на поиски «Востока», и, если за это время не найдем, то топлива останется только на возврат напрямую в «Мирный», к морю. А найти «Восток» очень не просто, если ты не на дороге.

— Есть микрофонная связь с «Востоком» по дальней связи, — бросает мне Пустохин. Короткий разговор с Астаховым никакой радости не приносит:

— Иголку сбили, полосу, как смогли, прогладили, наледи смогли сделать только метров 100, температура минус 64 градуса, — голос Астахова звучит устало и глухо.

— При таких условиях посадку, видимо, совершить не сможем, — что я могу еще ему сказать? — Везем барокамеру, медикаменты. Пока планирую работать на сброс. Но у нас еще час в запасе, может быть, немного потеплеет. А теперь прошу Вэлло Парка следить за нами по УКВ радиостанции.

Вэлло Парк работал в этой экспедиции на «Востоке» метеорологом. Я был знаком с ним еще с 18-й САЭ. Вместе зимовали в «Молодежной». Я нередко обращался к нему за консультациями, когда возникали сомнения по поводу прогнозов погоды. У него были какие-то свои взаимоотношения с атмосферой, он отлично разбирался в физических процессах, которые в ней протекают, поэтому я и шел за советом именно к Парку. Высокий, атлетически сложенный, альпинист, Вэлло всегда говорил ровным спокойным голосом. Он не терпел фальши, тем более откровенной лжи. Вот почему я знал, что те данные, которые он мне будет давать, — это стопроцентная правда.