А потом была встреча с Вэлло Парком — улыбчивым, молчаливым и очень дорогим мне человеком; участие в передаче на ТВ, где «восточники», боясь, что кто-то обвинит их в стремлении выставить себя героями, не сказали и сотой доли правды о пережитом; совещание в ААНИИ, на котором обсуждались планы работ в 29-й САЭ. К счастью, мне удалось убедить руководство ААНИИ пересмотреть график движения судов и обсудить его новый вариант через две недели. Но меня в Москве задержали дела — вместе с Ю. И. Антоновым — инженером по ПАНХ и В. П. Нетесой — заместителем командира отряда по политико-воспитательной работе пришлось — в который раз! — писать предложения по улучшению работы авиаотряда в Антарктиде для готовящегося постановления Совета Министров СССР. Казалось бы, что мудрить — изложим на бумаге то, что выстрадано десятилетиями в Антарктиде, что подсказывает опыт и логика опытных полярных летчиков, и вот они предложения: бери и воплощай в жизнь. Но...
— Я против пункта об организации отдельного специализированного летного подразделения для работы в Антарктиде, — Антонов демонстративно поднял руки.
— Почему? — я почувствовал, как во мне закипает злость. — Ты же понимаешь, что все остальные предложения окажутся построенными «на песке», если не будет заложен «фундамент» — отдельный авиаотряд?!
— Панкевич все равно не пропустит в Совет Министров нашу писанину в том виде, что ты предлагаешь, — Антонов хмуро взглянул на меня. — Он назвал ее беллетристикой...
— Ты что, показал уже ему наши наработки?!
— Показал...
Я молча бросил ручку и, не прощаясь, вышел из кабинета.
15 мая вылетел в Ленинград на совещание с руководством ААНИИ. Накануне я доложил командованию Мячковского авиаотряда о том, как у нас идут дела с подготовкой к 29-й САЭ. Положение складывается безрадостное — все сроки сорваны, время уходит впустую и наверстать его можно теперь только ценой неимоверных усилий и бесконечной нервотрепки. А ведь объемы авиационных работ нарастают с каждым годом, полеты усложняются, мы входим в неосвоенные районы Антарктиды, и какие сюрпризы она там преподнесет, одному Богу известно. Наверняка придется столкнуться с чем-то таким, с чем раньше не встречался, и к этим встречам надо подойти в хорошей летной форме. Но как ее восстановишь, если каждый год приходится создавать отряд с нуля?!
Весь день 16 мая провел в институте, обсуждал с руководством 29-й САЭ план работ. Он был настолько обширен, что мне сразу стало ясно — его бесперебойное выполнение практически невозможно. Слишком много людей вовлекалось на этот раз в научные исследования, слишком широк был диапазон работ и выполнить их предстояло в районах, удаленных друг от друга на тысячи и тысячи километров. Я не стал особо спорить с «наукой», поскольку понял, что составить реальный план невозможно, и решил, что на месте разберемся, куда, когда и с кем лететь. Главное было разбить отряд на работоспособные группы, которые могли бы действовать автономно. А для этого нужна хорошая летная и наземная подготовка личного состава отряда, времени на которую почти не осталось.
На следующий день уехал в порт встречать «Профессора Зубова». На этом судне возвращалась из 28-й САЭ группа авиаторов, часть из которых я хотел пригласить снова пойти в Антарктиду. Встретились. Настроение в отряде мне не понравилось — он разбился на мелкие группировки, в разговорах постоянно возникали какие-то недомолвки, и я понял, что за ними кроются нарушения, информацией о которых со мной предпочли не делиться. «Ну и черт с ними, — подумал я. — У меня своих забот хватает, а с теми проблемами, что возникали в экспедиции, пусть разбирается Голованов, жаль только, что в нормальном деле почему-то пришли к расколу, а в нарушениях — все заодно. Придется ломать этот настрой у тех, кто пойдет с нами...»