С Антарктидой — только на "Вы": Записки летчика Полярной авиации

За инженером и техниками к кораблю слетал Ми-8, привез к нам.

— Видишь? — я подвел инженера к машине, — ты же нас чуть не угробил.

Стоит, хлопает глазами, молчит. Я плюнул и ушел. Позже он нам еще принесет немало хлопот, но в будущее не заглянешь. Вот так мы встретили Новый год. Довели быстренько машину «до кондиции», благо авиатехники у нас мало в чем уступали по своим знаниям, умению и профессионализму многим инженерам. Перелетели в «Мирный» и приступили к полетам на «Восток». Мое предчувствие оправдалось: и летный, и технический состав был настолько хорошо подобран Журавлевым из людей, прошедших школу Полярной авиации, что весь сезон отработали без сучка и задоринки — ни поломок, ни предпосылок к авиационным происшествиям мы не имели. К тому же Антарктида в 19-й САЭ будто смилостивилась к нам — особо жестких условий в полетах не подбрасывала, но и слишком мягкими тоже не баловала. Отлично отработали свою программу ребята на «Эймери» — и самолетчики, и вертолетчики. Экипажи Ил-14 В. Михайлова и В. Голованова, Ан-2 — В. Чернитенко, вертолетов Ми-8 — Б. Лялина и Л. Антоньева. После возвращения в Москву ушел в «Большую авиацию» мой хороший товарищ Виктор Михайлов и проработал на современной сложнейшей авиатехнике до нового века. Перед отплытием домой фотографировались в «Молодежной» почти всем авиаотрядом на память. Этот снимок и сейчас висит на стене в моем доме, напоминая об очень удачной экспедиции, может быть, самой удачной из всех, в которых мне довелось работать.

Вообще-то мы всегда стремились делать такие коллективные фотографии, но поскольку теперь авиаотряд был разбросан по полевым базам, станциям, кораблям, и все возвращались на разных судах, сделать их становилось почти невозможно.

Когда дела идут и вкривь, и вкось...

Вернулись домой, и снова вместо добрых слов и торжественной встречи — требование писать объяснительные записки и бесконечные выяснения, почему мы нарушали санитарную норму налета, не вели скрупулезно учет часов, проведенных в небе... В результате появился приказ... об отстранении нас от полетов: Виктора Голованова — на месяц, Анатолия Моргунова и Евгения Кравченко — на два. Классность нам, правда, оставили. Когда принесли этот приказ для ознакомления и подписи, что согласен с наказанием, я подпись свою не поставил. Тут же меня вызвал начальник УГАЦ:

— Почему не подписали приказ?

— Не согласен с выводами и наказанием.

— Но правила полетов и саннорму нарушали же?

— Да, нарушали. Давайте говорить откровенно, Владимир Георгиевич, — я решил идти «ва-банк», — когда вы отдавали приказ по управлению, что ставите летать наш экипаж по трассе «Мирный» — «Восток», неужели не знали, что полет туда и обратно длится в лучшем случае 11 или 11 часов 30 минут? Конечно же, знали. Саннорма — 8 часов. Так что я должен был делать?! Пролететь 8 часов, остановиться в воздухе и ночевать?

Он говорит:

— Да, я знал об этом. Но что вы от меня хотите? Есть приказ министра гражданской авиации, и нарушать его никто не имеет права.

— Но мы же летали в Антарктиде, где сложились особые условия, обусловленные природой... Могли вы обратиться к министру с просьбой о продлении саннормы, поскольку его приказ делает нас без вины виноватыми?

— Нет, не мог, — лицо Сидельникова оставалось бесстрастным. — Вами занимался партгосконтроль. Если я вас не накажу, накажут меня, но тогда и я вас не забуду. Поэтому — подписывайте мой приказ, вам же лучше будет.

— Я напишу то, что считаю нужным.

— Пишите.

Я взял ручку и вывел: «С приказом ознакомлен. С выводами не согласен». И поставил подпись. Толя Моргунов сделал то же самое. Юрист тоже не завизировала приказ. А масла в огонь подливал начальник политотдела Дмитрий Павлович Акимов — это ему не терпелось выступить в роли «борца за порядок», даже не попытавшись разобраться в сути конфликта. А ведь истина была такой простой: если уж взяли на себя в УГАЦ ношу работы в Антарктиде, то и выполнять ее надо по «полярным» правилам, а не подгонять под требования, которые действовали в Союзе, потому что на Шестом континенте летать по ним нельзя. Кстати, позднее были узаконены и 12 часов полета в сутки, и налет в 120 часов в месяц.

С Сидельниковым мы разошлись мирно. На прощанье я спросил:

— А срок отлучения нас от полетов в отпуск войдет? Он улыбнулся:

— Я на это посмотрю сквозь пальцы.

Отгуляли мы отпуска, и послали нас, опытных уже летчиков, в Управление гражданской авиации Центральных районов (УГАЦ)... на стройку, отбывать оставшийся «срок». Пришли. Рабочие удивились:

— А на фига нам здесь летчики? Вот если бы вы были каменщики или штукатуры... Идите, ребята, отдыхайте.

Мы с Толей сходили за пивом, устроились в углу, где никому не мешали. Но, видимо, даже рабочим было неловко видеть нас «валяющими дурака».

— Идите вы домой, — сказали нам.

— Ну да, а если проверять придут?