С Антарктидой — только на "Вы": Записки летчика Полярной авиации

Единственный способ противостоять им — это отдавать полету всего себя. Когда я начинаю к нему готовиться, для меня уже нет ни родственников, ни друзей, ни семейных проблем, ни каких-то радостей или бед — есть только мое дело и я должен его сделать. Конечно, отрешиться от мыслей, связанных с житейскими заботами, очень трудно, но я «забиваю» их хлопотами, связанными с выполнением полета. Любая земная мысль расслабляет волю, душу и в сложной обстановке станет внутренним твоим врагом и может убить тебя. Не природа, нет, к ней ты уже как-то приспособился, наработав сотни вариантов собственного поведения в той или иной экстремальной ситуации, но они прокрутятся в твоем мозгу только тогда, когда он не будет занят мыслями о доме, о быте, о чем-то постороннем. Это не говорит о том, что я какой-то «сухарь», способный убить в себе все человеческое, — просто, если я хочу жить и вернуться к семье, к своим близким живым, должен на время полета забыть обо всем, что не имеет к нему отношения.

Когда пришло это понимание? Когда стал работать командиром экипажа самолета Ил-14. Вначале было много профессиональных проблем, которые еще только учился решать, а позже понял, что только полное погружение в стихию полета дает тебе возможность выполнить его благополучно. Отрешаться от земных забот учился и став командиром отряда, — в этой должности вспоминаешь о себе только тогда, когда ложишься спать или когда приносят телеграммы с Большой земли. Радуешься, если получил, тревожишься, когда тебе ничего нет... Но и эту тревогу вынужден быстро в себе глушить, потому что рядом с тобой люди, которых молчание родных и близких может вывести из строя так, что это отразится на их, а значит, и на нашей общей работе. Нельзя человеку дать «закиснуть» в мыслях о доме, о близких — не потому, что это какие-то крамольные переживания, а потому что, если он потеряет настрой на работу, эта же работа его и погубит.....

Чудеса бухты Нурсель

Антарктида человеческих слабостей не прощает. Такое отношение к полету стало моей второй натурой — существуешь только ты и он.

Трудно ли держать себя в таком настрое? Да, трудно. Особенно, когда надолго задует, завоет пурга, а ты разгребешь завалы из служебных бумаг и остаешься один на один со своими воспоминаниями о доме, о детях, о всем том хорошем, что оставил на Большой земле. А в 32-й САЭ я жил один — домик РП мы разделили перегородкой пополам, сделали из одной половины штурманскую комнату, и в ней я «выгородил» себе уголок, где поставил кровать-раскладушку, на которой и спал. Конечно, одиночество это было весьма относительным. Когда начинались полеты, к 6 часам утра приходили синоптик, радист, который жил с руководителем полетов в другом домике, к 7 часам подтягивались экипажи. И начинался анализ вариантов полетов — запасного и основного, разработанных еще с вечера. Эти планы корректировались на основании последних метеосводок, переставлялась авиатехника, менялись виды работ. Но когда налетала пурга, я оставался в одиночестве — один на один с Антарктидой, которая являла в такие дни всю свою мощь и жестокость.

Лежишь, стараясь уснуть, и вдруг по крыше — грохот. Чертыхнешься и начинаешь одеваться — значит, сорвало радиоантенну. Выбираешься в бушующую снежную темень, обвязавшись веревкой, лезешь на крышу и там укрощаешь рвущийся из рук и норовящий ударить тебя в лицо или по рукам металлический «еж». А рядом свистят электрические провода, которые тоже может порвать, и тогда жди большой беды. Закрепишь антенну, привяжешь ее к крыше, спускаешься, весь залепленный снегом. Пока разденешься, он растает, вода — ручьем, начинай ее собирать.

Снова ложишься на раскладушку, заставляешь себя уснуть, а к полуночи просыпаешься от режущего холода, который прорывается в щели и вымораживает домик в считанные минуты. На лице снег, снежные гейзеры хлещут из стен. Они сделаны из древесно-стружечной плиты, обшитой жестью. Ветром домик расшатывает, гвозди из этой ДСП вылетают, щели расходятся и надо вскакивать, искать тряпки, ветошь, запихивать, заколачивать их в дыры. Домики-то делали в какой-то исправительной колонии! Пока борешься со щелями, в печке-капельнице кончается керосин. В доме бочку с ним держать нельзя, надо снова выходить в пургу, откапывать емкость. Отроешь, опрокинешь, отвинтишь пробку и ждешь, пока керосин наполнит 20-литровую банку. А снег рвет все вокруг, набивается в ту же банку, слепит... Снова ставишь бочку на место, руки мерзнут мгновенно, если на них керосин пролил, но надо спешить, чтобы дверь не успело сильно снегом занести.