Иоланта Сержантова

С августа по ноябрь

Помидоры

— Хозяйка, ваши помидоры?

Женщина испуганно поднимает на меня глаза и встаёт с обвязанного платком табурета. В деревнях, на пару точно таких же, для прощания с покойником обычно водружают гроб. Ухватившись за край ведёрка, наполненного мелкими, как райские яблочки, частью ущербными ягодами помидоров, женщина стоит, явно не постигая смысла вопроса и молча смотрит на меня, так что приходится повторить свой вопрос:

— Чьи, я вас спрашиваю, помидоры?!

— А чьи же? Мои. — Удивляется женщина и касается их чистой, но серой от постоянной не нужды, но потребности голубить, лелять родную землю.

— Ну, мало ли… — Пытаюсь допытаться до правды я.

— Они, конечно, не очень. Ну, на засолку можно… — Почти извиняясь, шепчет женщина, ласково поглядывая на помидорчики, но тут уж, незнамо к чему, возмущаюсь я сам:

— Да нет, мне на поесть!

Хозяйка помидоров вздыхает покорно, и не ожидая, что я позарюсь на её невзрачный урожай, пытается вновь угнездиться на своём похоронном табурете.

— Вырастить просто, а вот продать… — Бормочет она себе под верхнюю губу.

— Так то кому как. — Отвечаю я и меня вдруг накрывает волна благодарности к этой незнакомой, простой русской бабе, чьей-то заботливой мамке и жинке, красу которой давно уж забрала себе всё та же земля.

Чтобы не смущать женщину, я предлагаю:

— Давайте, сыпьте сюда, заберу все! — И протягиваю её рюкзак.

— А не помнутся? Сумку-то испачкаете? — Беспокоится женщина, но я успокаиваю её и покуда она хлопочет, чтобы половчее переложить свой нежный товар, внимательно рассматриваю в самом деле милую, растворившуюся уже почти в постоянной усталости женщину. Свой труд она несомненно считает безделицей, а оборотистость, умение сорвать лишнюю копейку — удачливостью, удалью, но счастьем. Иначе бы…

Расплатившись, напоследок я не могу удержаться от совершенно неуместного вопроса:

— А отчего вы чужим-то не торгуете?

— Да как же можно!? — Пугается женщина. — То ж я каждую ягодку с её прадедов знаю… Вы покушайте, они все сладкие!

— Как мёд? — Смеюсь я и женщина тоже, наконец, улыбается мне, — грустно, доверчиво и мудро, как дитя.

Правда

Глазам неведом толк увиденного ими…

Автор

Только я замахнулся, дабы ударить её, как из-за кактуса вышел он. Стебель растения был раза в три выше его, но он так сверкал глазами из-под мохнатых сросшихся бровей, и с такой страстью шептал: «Не смей трогать! Она моя!», что я отступил. Не уважить напор подобной решимости я просто не мог. К тому же, очевидно, во мне самом не было той ловкости и сноровки, которые могли бы мне помочь справиться с нею.

— Отойди покуда! — Приказал он, и я сделал несколько шагов назад, но не от того, что был готов повиноваться всякому его требованию, а просто из осторожности.

В его облике не было ничего, что могло бы насторожить или напугать её. С вольно опущенными руками, глядя прямо в глаза, он шёл на неё спокойно, медленно, как бы обдумывая каждый свой шаг. Как не покажется странным, столь явное прямодушие заинтересовало её, и вместо того, чтобы метаться, ища спасения, она замерла на месте, потёрла ладонью о ладонь, стряхивая пыль, а после, будто очарованная гипнотическим обаянием, сама двинулась ему навстречу.

Он едва заметно усмехнулся, и немного отступил назад. Они словно поменялись ролями. Она шагала в его сторону, а он медленно пятился.

Со стороны чудилось, будто они исполняют некий диковинный танец, когда партнёры двигаются, не касаясь друг друга. Ритм невиданных доселе «па» захватил моё воображение, так что я даже позабыл ненадолго про своё недавнее намерение расправится с нею…

Не отрывая от неё взгляда, он всё ещё продолжал отступать, и, так казалось, совершенно позабыл про кактус, вросший позади него в землю. Сделай он ещё полшага-шаг, и его спину пронзили бы десятки игл. Признаюсь, я спохватился слишком поздно, и не успел бы остановить его, но он справился сам. Незаметным глазу движением подался вперёд, и ухватив её за руку, перекинул через плечо. Всё было кончено в одно мгновение.

Мы обменялись взглядами. В моих глазах наверняка было восхищение, в его я не заметил радости. Одни лишь усталость и разочарование.

— Нет, ну ты посмотри, каков хитрец, этот паук! Сплёл паутину между моими кактусами! Знает, что не стану там вытирать. Вон, сколько у него мух в сетке, и только одна на кактусе сохнет. Невкусная, наверное!

— Наверняка. — Подтвердил я, и подмигнул пауку.

Иногда и то, что видишь собственными глазами, может оказаться правдой.

Как и всё…

Двери в осень скрипят натужно. Стеснённым иными заботами недосуг думать ещё и об них, которым — невдомёк, почто оно так, одному лишь дятлу есть до всего дело. Совершенный уют заполненного тёплыми опилками дупла наводит скуку и гонит его выслушивать откровения покинутого всеми лета, покуда умащивает он дверные петли древесными соками, дабы сделать их голос менее резким.