С бомбой в постели

При этом он весьма приветливо и даже с юмором смотрел на министра, который тут же вспомнил собственные слова об отсутствии в Англии контрразведки и позволил себе расхохотаться. Оба поняли друг друга с полуслова.

— Не хотите ли скотча, Павел? — министр был любезным и добрым человеком и не терпел обострения отношений, тем более личных.

— Спасибо, Гордон, — молвил посол, принимая из рук министра виски.

Министр тоже не выносил спецслужбы, чужие и свои, последние даже больше, ибо они за ним охотились, когда он был в оппозиции. Правда, он частенько попивал порт в клубе «Реформ» с руководителем МИ-5, своим школьным другом, но обсуждали они исключительно одну тему: виды и способы выращивания хризантем — оба были заядлые любители, не пропускали ни одной важной выставки этих цветов.

Посол и министр больше темы Воробьева не касались, а окунулись в воспоминания о славных днях, когда министр еще был в оппозиции и мог позволить себе съездить с послом на охоту в Шотландию.

Посол спустил все дело на уровень консула, начавшего упорно требовать личного свидания с украденным соотечественником. Сначала англичане мягко отказывали, но потерпевший держался вяло и не высказывался против визитов к нему соотечественников. Сначала явился сам советник посольства Тенин и повел с ним увещевательную беседу о родине, о партийном долге, о советском народе. Беседу вел мягко, по-отцовски, ласково прищуривал глаза. Затем его почтил консул и говорил в том же духе, правда, с большой заботой о его детях, которым уже наверняка не устроиться в престижные институты в Москве, не говоря уже о работе.

— Вы пожалеете о своем шаге, Игорь, — говорил консул. — Родина у всех одна, как и жизнь. Вы измучитесь от тоски. А что скажут ваши дети? Ваши старые отец и мать? Подумайте о них.

Затем объявилась Ирина с сыном, убитая не столько бегством Игоря, сколько общественным позором.

— Как мы будем жить? — она громко сморкалась в платок, теребя мятые усики, насквозь промоченные слезами. — Что ты делаешь, Игорек? Ты бросаешь нас!

И сын, уже получивший в школе заряд о том, что нет ничего хуже предательства, интуитивно завывал ей в тон.

— Ира, все кончено, пути назад нет. — уныло повторял Игорь, и его голубые глаза блестели от слез.

— За что? за что? — всхлипывала она.

— Вернись, папуля! — тоже плакал сын. — Я люблю тебя!

Джордж, которому было поручено наблюдать за свиданиями, стискивал зубы, чтобы самому не разрыдаться от этих ужасных сцен. Игорь, как обычно, колебался и, возможно, вернулся бы, если бы не крики сына, фальшь которого его внезапно потрясла. Боже, снова жить с этой ужасной женщиной, вконец исковеркавшей мозги и душу ребенка своими идеологическими бреднями, оставить преданную Джейн и розовощекого младенца. нет! никогда!

Дженкинс и весь отдел ликовал по случаю победы над русскими в Хитроу, сражение называли русским Ватерлоо, где лавры герцога Веллингтона принадлежали Дженкинсу.

Вскоре с помощью контрразведки Воробьев переселился на охраняемую квартиру на окраине Лондона, Джейн с ребенком последовали туда и начали новую жизнь. Больше гуляли и смотрели телевизор, а еще больше времени проводили в постели, что совсем не так плохо, как некоторые считают.

— Вчера я был в школе славяноведения, мне обещают работу. Когда мы устроим свадьбу? Я хочу, чтобы мы обвенчались в церкви.

— Но сначала ты должен получить развод. К тому же я католичка, в какой церкви мы будем венчаться?

— Жена уже уехала в Москву. я даже не знаю, что делать. Видимо, напишу отсюда заявление в загс и найду адвоката в Москве. Но как, не выезжая в Москву, найти там адвоката? Может, если я попрошу убежища, меня автоматически разведут?

Иногда на Игоря наваливалась тоска и охватывало раскаяние, он скучал по детям, жалел брошенную Ирину, его, англофила, вдруг потянуло на селедку и черный хлеб, — в такие минуты он распечатывал бутылку московской водки, которую покупал вместе с другими русскими деликатесами в эмигрантской лавке, медленно пил ее до самого конца, неподвижным взором смотря в окно, где было безлюдно и тихо, лишь иногда, словно сенсация, возникал автомобиль. Умная Джейн понимала его славянскую душу, навеки привязанную к русским просторам с их безысходной печалью, она знала, что лучшее лекарство от тоски — это маленький Игорь, и вручала коляску. Гуляя с сыном, он все равно вооружался радиоприемником, чтобы послушать московские передачи, англичане начинали его раздражать, и он даже перестал читать когда-то любимый «Обсервер».

МИ-5 гордо ожидала, когда он сам попросит о сотрудничестве, а резидентура КГБ не собиралась сдаваться и так просто принять оплеуху, полученную в аэропорту. Перед отъездом в Москву персона нон грата Червоненко, обретший важность после своих подвигов на аэродроме и упоминаний его фамилии английской прессой, в последний раз навестил резидента.