С ярмарки (Жизнеописание)

– Подойдите ко мне, дети, я благословлю вас! - Так торжественно пригласил он ребят в свою тесную темную каморку с кожухами. Здесь он возложил на каждого руки в широких атласных рукавах и, закрыв глаза, запрокинув голову, тихо что-то шептал, кряхтя и вздыхая. Когда он кончил, сироты посмотрели ему в лицо и увидели, что глаза его покраснели и блестят, а ресницы, усы и борода мокры, мокры от слез.

43

ПРАЗДНИК КУЩЕЙ

^{Общий шалаш. - Дедушка молится, дети хотят есть. - В праздник торы дедушка веселится вместе с богом}

Первый колышек дедушкиного шалаша был вбит к концу Судного дня сразу после трапезы. Строил шалаш дядя Ица, а сироты ему помогали. Но распоряжался всем дедушка, он давал указания как главный архитектор.

"Это вот сюда, а это туда! Это войдет, а это не войдет!" Любопытнее всего то, что дедушка и дядя Ица не разговаривали между собой. Они были в ссоре. Бабушку это очень огорчало - единственный сын, единственный, кто будет читать "кадеш" по ней, да не случится это раньше, чем через сто двадцать лет, и не разговаривает с отцом!

В шалаше были накрыты два стола, отдельно для дедушки и отдельно для дяди. На каждом столе было отдельно приготовлено вино для освящения трапезы, хала и подсвечники со свечами. Тетя Сося совершала благословение над свечами у своего стола, бабушку Гитл вынесли вместе с постелью, чтобы она могла совершить благословение у своего стола. Потом из молельни вернулся дядя Ица и стал ждать, пока дедушка удосужится, наконец, прийти и первым освятить трапезу.. Нельзя же быть столь невежливым по отношению к родителю: "Чти отца своего!" Каждую минуту дядя Ица выбегал из дому и заглядывал в шалаш, и всякий раз с другим замечанием: "Его нет еще?" "что-то в этом году у хасидов затянулось дольше, чем всегда". - "Скоро и свечи догорят, придется лечь впотьмах". Ребята злорадствовали, глядя на дядю Ицу, - бездушный, черствый человек, пусть и он почувствует, каково быть голодным!

Но вот наконец явился и дедушка в своей кацавейке. Поздравив домочадцев с праздником, он достал молитвенник реб Якова Эмдена[59]

, маленький, но толстый и увесистый, уселся и стал читать молитву за молитвой, молитву за молитвой. А из кухни, как назло, доносился вкуснейший запах рыбы с наперченным фаршем, свежие поджаристые халы как будто дразнили: "Если вы обмакнете нас в горячий рыбный соус, то почувствуете настоящее райское блаженство..." Но дедушка как ни в чем не бывало продолжал свое - он читал молитвы. Свечи в шалаше уже гасли - а он все читал; дети проголодались чуть не до потери сознания, и спать им хотелось, - а он все читал.. Вдруг дедушка очнулся, подбежал к столу и отбарабанил наскоро праздничный "кидуш"[60], отчего все сразу повеселели. Вслед за ним пробормотал кидуш и дядя Ица у своего стола. Затем все мальчики проделали то же самое поодиночке, а бабушка в это время, по обыкновению, пустила слезу. Короче говоря, прошло еще немало времени, пока наконец удалось обмакнуть кусочек халы в мед, попробовать рыбу и ощутить острый вкус перца на кончике языка.

Так было в первые дни кущей, а в остальные дни праздника стало еще хуже. Наконец в ночь на праздник торы дядя Ица не стерпел и, зазвав переяславских ребят на свою половину, сказал им:

– Дети, хотите увидеть кое-что любопытное? В таком случае сходите в синагогу...

Долго ребят упрашивать не пришлось. Они взялись за руки и пошли. На улице была тьма кромешная. Все уже давно сидели дома и ужинали, синагоги были закрыты и погружены во мрак. Только в старой молельне светилось оконце. Дети тихонько приоткрыли дверь и, заглянув внутрь, увидели такое, что глазам своим не поверили. Во всей синагоге был только один человек - дедушка Мойше-Иося. Облаченный в талес, держа в одной руке молитвенник Якова Эмдена, а другой прижимая к груди свиток торы, он медленными шажками обходил возвышение посреди молельни, громко распевая, словно кантор: "Покровитель бедных, да поможет нам!.."

Ребят охватил страх, и в то же время они не могли удержаться от смеха. Они схватились за руки и помчались во весь дух домой.

– Ну что, видели? Правда, интересно? - встретил их дядя Ица. Он смеялся до слез. И у детей появилась неприязнь не к дедушке, а к дяде Ице.

Зато на следующий день, в праздник торы, декорация резко изменилась. Дедушка был неузнаваем. Дети помнили еще по Воронке веселье, которое наступало в этот праздник. Все в местечке были пьяны, как библейский Лот. Все, начиная с раввина и кончая приставом, - да простится мне упоминание их рядом, - все пили водку, плясали и выкидывали такие коленца, что можно было лопнуть со смеху.