Если вам случится когда-либо встретить парня с пылающим лицом, с горящими глазами, в странном возбуждении, готового для вас в огонь и воду, но рассеянного, погруженного в себя, знайте, что у этого парня какая - то тайна, известная только ему и богу. Именно так выглядел в то утро герой этой биографии. Он смотрел на всех виноватыми глазами, словно грешник, ему казалось, что все догадываются о его сокровенной тайне. Товарищ его Эля, лучше всех знавший его, тотчас спросил: "Что с тобой, Шолом, ты опять намазал какую-нибудь штуку на заборе?" - "Попридержи язык, Элик, не то я тебе намажу такую штуку на физиономии, что забудешь, как тебя - зовут!" - "В самом деле? А ну, попробуем! Посмотрим кто кого!" Эля засучил рукава и приготовился дать сдачи, как он это умел. Но его товарищу было не до драки. Всем своим существом, всеми своими помыслами он находился там, в дровяном сарае. Второпях он даже не успел посмотреть, что в кошельке. Он никак не мог дождаться конца уроков, чтобы, придя домой, забежать на минутку в сарай и хоть одним глазком взглянуть, каким богатством он владеет.
Дома Шолом застал суматоху и переполох: постели раскиданы, в кухне все вверх дном, служанка плачет, клянется, что ни сном, ни духом не виновата. Отец вне себя, он еще больше согнулся, - лицо его приобрело землистый оттенок. Мачеха разъярена, рвет и мечет, призывает все кары небесные. На кого - трудно сказать, так как она сыплет проклятиями во множественном числе. Из-под носа утащили, утащили б вас черти! Кошелек с деньгами как сквозь землю провалился, чтоб вам провалиться! Никто не видел кошелька, света божьего вам невзвидеть! Кто же после этого захочет у нас останавливаться - остановиться бы вам навеки. А сам постоялец, Вольфсон, стоит себе в халате с сигарой в зубах, заложив руки в карманы, поглядывая на детей, улыбается и говорит, словно про себя: "Только сегодня утром держал этот кошелек в руках. Из дому никуда не выходил".
– Не видели вы кошелька? - обращается к детям отец, и Шолом отвечает за всех:
– Какой кошелек?
Отец редко сердится, но сейчас он не может сдержаться и набрасывается на своего любимца.
–"Какой кошелек?" - повторяет он за ним с досадой. - Как вам нравится этот простачок? Все утро только и разговоров: "кошелек, кошелек!", а он спрашивает, какой кошелек!
Отец обращается к постояльцу:
– Сколько все же денег было у вас в кошельке? - Дело не в деньгах, отвечает Вольфсон, - речь идет о кошельке. Только сегодня он был у меня в руках, я даже из дому не выходил.
Нет, Шолому тоже не время узнавать, сколько денег в кошельке. Он не такой идиот, чтобы теперь, в горячую минуту идти в сарай возиться с кошельком. Ему не к спеху, он может отложить это дело на завтра или на послезавтра. А сейчас нужно сесть за книжки, выучить географию и историю, разобрать несколько теорем. Он, мол, чист перед богом и перед людьми. А кругом пожар! Служанку уволили. Мачеха продолжает рвать и метать. Весь дом как в лихорадке. Все ищут кошелек, и Шолом вместе со всеми. Он бросает взгляд на отца, и у него замирает сердце - он не может видеть его согнутой спины, не может слышать его стонов и вздохов. И только теперь воришка чувствует, какую отвратительную штуку он выкинул; и жалеет о случившемся, и зол на дьявола - искусителя, который толкнул его на такой грех, на скользкую дорожку.
Годом представлялся каждый час, и день казался вечностью. Шолом еле дождался вечерка, когда шум и сутолока немножко улеглись и другие домашние горести, заботы о хлебе насущном заставили на время забыть о случившейся краже. Тогда воришка выскользнул во двор, пробрался в дровяной сарай и, тихо опустившись на землю, вытащил из щели кошелек, открыл, заглянул в него. Там лежала стертая старинная монета, ценность которой в давние времена составляла гривенник, теперь же она ничего не стоила, никто, ее не брал. Сам же кошелек тоже никакой цены не имел. Совсем никчемный кошелек - замок ни к черту, кожа вытерта и засалена, у краев порыжела и сморщилась, как лицо у старой бабки; такой кошелек стыдно даже в руки брать. Стоило из-за этой дряни совершить такой скверный поступок - нарушить седьмую заповедь: "Не укради!"
Когда Шолом вернулся в дом, мачеха почтила его своим вниманием - велела подать постояльцу самовар. Постоялец Вольфсон имел каждый раз привычку, когда ему подавали самовар, потирать руки и произносить нараспев, в рифму: "Так, так, подавай! Будем пить тихонько чай". Теперь он к этому добавил: "Ну как, нет кошелька?"