С ключом на шее (СИ)

Несколько дней между Ольгой и мамой висит напряженное молчание. Каждый вечер Ольга просматривает последнюю страницу «Советского Нефтяника» — там, в самом низу, печатают объявления о работе. Ольга обводит бледным карандашным овалом те, что кажутся ей по зубам. После школы она обходит почту, три магазина (один из них — тот самый коммерческий) и несколько контор, в которых требуется уборщица, но везде с Ольгой перестают разговаривать, едва узнав, сколько ей лет. В последней конторе, набитой потрошеными компьютерами и пыльными мониторами, она врет, что ей шестнадцать. Уже кажется, что подпирающий спиной сейф коротенький дядя с задумчиво-оценивающим взглядом сейчас вручит ей швабру и пачку денег. Но тут в кабинет, грохоча сапогами на шпильках, входит мымра в сверкающих изумрудных лосинах и промокшей под дождем шубе, и дядя с грустной миной, но как-то излишне суетливо говорит Ольге, что место уже занято.

Это становится последней каплей. Корчась от унижения, Ольга рассказывает маме об отказах. На задумчивом дядьке мама начинает хмуриться, и рассказ о мымре в лосинах, которая помешала, когда дело уже почти выгорело, вызывает у нее странное, неприятно тревожащее облегчение. Подперев щеку ладонью, мама грустно смотрит, как Ольга шипит и плюется от ярости.

— Мы же хотели, чтобы ты пошла в художественное училище, — напоминает она. — Если сейчас бросишь — не поступишь…

— Ну и не надо. Поступлю куда-нибудь еще. Или вообще учиться не буду — может, я уже начальницей стану, — Ольга понимает, что молотит чушь, но остановиться не может. Думает: если бы этот дурацкий жених не пропал, у нас, может быть, было бы больше денег. Мысль тошнотворная, как попавшая под машину крыса с выдавленными кишками, но Ольга никак не может выгнать ее из головы. Вспоминает настороженную мымру. — Или вообще замуж за бизнесмена выйду, — брякает она.

— Еще чего не хватало, — хмурится мама. — Брось, успеешь еще наработаться…

Ольга уперто мотает головой, и мама вздыхает. Ее глаза сами собой соскальзывают на коробку из-под макарон, стоящую на подоконнике, и подбородок поджимается, покрывается дрожащей рябью. Это длится всего мгновение — но Ольга замечает. Замечает и то, что мама старается не смотреть на коробку, — но проклятая картонка притягивает ее, будто недобрым заклинанием.

— Не хочу я в художку поступать, я в медицинское пойду, как ты, — говорит Ольга. — Только мне работу надо найти.

Мама снова вздыхает — прерывисто, будто сдерживая поток воздуха.

— Может, санитаркой? — с непонятной натугой спрашивает она. — Я поговорила кое с кем, тебя возьмут…

— Ага, — осторожно кивает Ольга. Мамино смущение беспокоит ее. Хорошо, если придется горшки выносить, — а если заставят уколы ставить? Она не сможет… — А что надо будет делать? — осторожно спрашивает она.

— Да чепуха, полы мыть, справишься, — отмахивается мама с преувеличенным легкомыслием. Ольга решает не обращать на него внимания. Не может позволить себе искать подвох.

— Ага, — говорит она. — Конечно, справлюсь.

— Только придется на автобусе ездить, — небрежно добавляет мама, глядя куда-то в угол.

Несколько секунд Ольга недоумевает, зачем ездить на автобусе, если от дома до больницы идти минут десять, — наверное, столько же, сколько до ближайшей остановки. Потом до нее доходит, что в городе — а вернее, за городом, у самого аэропорта — есть еще одна больница.

— Тебя переведут, как только у нас место появится, — тихо обещает мама, и Ольга с противоестественной бодростью отвечает:

— Ага. Да ладно, не так уж далеко ездить. Подумаешь, автобус…

* * *

В конце концов он устал грозить и упрашивать, и теперь, лежа на боку, молча смотрел сквозь зарешеченное окно на низкое небо и верхушку ольхи, изогнутую на ветру. От лета, щедро обещанного с утра, не осталось и следа. Краски начинали выцветать; до настоящих сумерек было еще далеко, но серые нити уже вкрадчиво заползали на кухню — незримые щупальца будущей темноты, отвратительный намек на интимность. Передернувшись, Ольга встала — так резко, что Полинка вздрогнула и испуганно вздернула голову. Ольга хлопнула ладонью по выключателю, и щупальца отпрянули — но не убрались, притаились по углам. Дядя Юра зажмурился и повернулся на спину.

— Хоть бы шторки задернула, — проворчал он. — Или нравится красоваться?

Ольга раздраженно дернула плечом.

— Не понимаю, как вас вообще выписали, — сказала она. — Вы же отмороженный на всю голову.

— А я сбежал, — невыразительно проговорил дядя Юра.

— Но…