С ключом на шее (СИ)

Жека молча тычет большим пальцем. Мусорка стоит в соседнем дворе. Выхлопная труба уже плюет синим дымом, и очередь рассосалась — только под бортом кузова балансирует на носочках белобрысая малявка в цыплячьем халатике под спортивной кофтой. Пока Филипп ковыляет последние десять метров, она успевает забрать опустошенное ведро и бегом рвануть к подъезду. Филипп занимает ее место, и через борт высовывается рука в лоснящейся от грязи рукавице. Стараясь дышать ртом, Филипп подходит ближе, пытаясь разглядеть мусорщика в темноте кузова, но тот высовывается сам, недовольный и сбитый с толку заминкой.

Филипп почти не удивляется, увидев его лицо.

— Нитки случайно выбросил, — хрипло говорит он. — Нитки бы мне забрать. Пожалуйста.

— Еще чего, — говорит мусорщик, и голос у него грубый, как карканье. — Что упало — то пропало. Я в говне ковыряться не буду.

— Пожалуйста, — сипит Филипп. — Мне очень надо…

— А раз надо — так залезай и сам ищи! — говорит человек-ворона и растворяется в темноте.

Оглянувшись через плечо — к счастью, двор пуст, и на мусорку никто не смотрит, — Филипп хватается за борт и задирает ногу. Штаны зловеще трещат. Он безнадежно скребет сапогами по каким-то железкам, все глубже погружаясь в отчаяние, уже готовый отпустить почерневшие от грязи, осклизлые доски, — и будь что будет, и сдались ему эти нитки, — но тут тело наконец справляется с задачей. Филипп наваливается животом на борт, втягивает себя внутрь и валится на мокрый железный пол — крошечный пятачок, расчищенный от мусорных завалов.

— Там где-то, — говорит человек-ворона и кивает на гигантскую осыпь в глубине кузова.

Филипп пробирается к ней наощупь. Под ногами хлюпает, и каждый шаг поднимает новую волну вони, разъедающей глаза. Но чем глубже Филипп продвигается, тем больше привыкает к полутьме и запаху, и вскоре тьма сменяется мягким серым светом, а вонь — запахом гниющих на морском берегу водорослей, соли и чаячьего помета, облепившего дальнюю скалу. Мусорная осыпь отодвигается, расходится в стороны, и Филипп видит клубящийся туман. За ним угадывается холодное море, узкая полоса галечного пляжа у подножия обрыва и серебряные скелеты выкинутых штормами мертвых лиственниц.

Пряжа лежит у самого края. Среди нее попадаются грубые пестрые мотки белой, рыжей, черной шерсти, и запах псины от них мешается с водорослями. Филипп колеблется, не зная, имеет ли право забрать эти нитки, но потом понимает, что Ольга вряд ли за ними вернется. Одиночество, уже, казалось, привычное, наваливается с новой силой. Ему нужны все нитки, какие есть, — потому что когда у истории нет слушателя, она путается в самой себе и становится длиннее, и без особых ниток не обойтись. Без них история будет просто неразборчивой кучей узлов… Филипп торопливо собирает тугие клубки, пытается удержать их в руках, но быстро понимает, что не справится. Он заправляет футболку в штаны, сует неприятно-колючие, чуть влажные нитки за пазуху, но и там места мало. Слишком мало — ему не унести и трети.

— Держи, — говорит за спиной человек-ворона и протягивает ему синюю трубочку, свернутую вроде как из целлофана. Филипп недоуменно пялится на нее; Ворона ухмыляется, отматывает от трубочки длинный кусок, отрывает, встряхивает, — и он превращается в мешок.

— Бери, не стесняйся, — говорит Ворона, и Филипп, бормоча благодарности, набивает мешок нитками. Пока он ползает вдоль обрыва, Ворона сидит прямо на голой глине, нахохлившись и свесив ноги в пустоту. Он курит, и дым от папиросы смешивается с туманом.

Мешки из трубочки огромные — все бабушкины запасы умещаются в два. Ворона легко поднимается на ноги и скрывается за горой мусора. Филипп, закинув оба мешка за спину, чтобы не запачкать, лезет следом. Он добирается до борта, когда Жека закидывает в кузов латунный колокол (тот коротко, будто придушенно, брякает) и запрыгивает следом.

— Погнали, — говорит Жека.

— Я только до дома донесу и верну, — обращается Филипп к странно раздавшейся спине мусорщика и аккуратно протискивается мимо него к борту. Мусорщик сердито оглядывается, и Филипп видит блеклые глаза на землистом, широком, как блин, лице.

— А ты кто такой? — спрашивает мусорщик, дыша сивухой. — Откуда взялся?

— О, Филька! Это Филька, он нормальный пацан, — Жека присаживается рядом с мусорщиком на корточки, шарит под куском брезента и достает мутную бутылку. — Дубак сегодня, а? Третьим будешь, Филька?

Филипп трясет головой. Примеривается к борту, соображая, как ловчее выбраться из машины. По одному сбрасывает мешки, стараясь попасть на сухой участок асфальта, и спиной вперед лезет следом. Жека и мусорщик, держа в руках полные до краев, зеленые, как зимнее море, стопки, наблюдают за ним с равнодушным любопытством. Ладони соскальзывают с доски, и Филипп валится на спину. Мешки с пряжей смягчают удар. Жека и мусорщик синхронно запрокидывают головы и переворачивают стопки над открытыми ртами. Мусорщик крякает и вдруг сердито и гулко лупит по жестяной крыше кузова короткопалой ладонью.