С ключом на шее (СИ)

Мужчина среднего возраста, с явными психическими проблемами, приходит в полицию и говорит, что знает серийного убийцу. Не воспримут ли его заявление как желание сдаться? Алиби у него наверняка нет… И он считает, что Голодный Мальчик хочет поймать его. Она сама-то уверена, что это не он?

Темная мысль, поселившаяся после стычки с Искрой Федоровной, шевельнулась, как червь на свету. Яна дернулась, будто от окрика. Выпрямилась.

— Твоя мама сказала, что я плюю на старших и не уважаю родителей, — сказала она.

— Угу, она все время так, — рассеянно кивнул Филька и быстро лизнул молочную каемку на краю стакана.

— Да. Всего лишь стариковское брюзжание. Мне давно не десять лет, и этот выговор должен был меня рассмешить. Я должна была пропустить ее слова мимо ушей.

— Я всегда так делаю, — вставил Филька.

— Но почему-то она меня задела. Всерьез задела. Мне хотелось возмутиться. Как это — не уважаю?! Это же аксиома. Все приличные люди, — у нее вырвался мрачный смешок, — уважают своих родителей. — Филька заморгал на нее. Его нервные пальцы, противоестественно гладкие пальцы маньяка, бессмысленно двигались по столу. Извивались, как опарыши. Яна замолчала, и постепенно это тошнотворное движение замерло.

— Я же говорю, мама просто так кричала.

— Но если мы правы — мой отец выходит либо ледяным равнодушным мерзавцем, покрывающим серийного убийцу, либо слепым и глухим болваном, не замечающим, что творит его ближайший друг. Я должна была хотя бы на минуту подумать, что, возможно, это не так…

— Он за нами гнался, — напомнил Филька, и Яна в сердцах хлопнула ладонью по столу так, что звякнула ложечка на блюдце.

— Так, может, мы его достали? — спросила она. — Любой невиновный человек на его месте взбесился бы… и испугался. Сейчас уже и не вспомнить, что тогда считалось нормальным, а что — нет. Сейчас все это дико… Стал бы нормальный взрослый гнаться за детьми? — Филька неуверенно пожал плечами. — А очень сильно раздраженный, доведенный до бешенства взрослый — стал бы? Что бы он сделал, если бы нас поймал? Ударил? Оттащил за уши к родителям? Отвел в милицию? Выпорол? Вообще убил бы? — от каждого вопроса Филька дергал головой, словно Яна хлестала его по щекам. — Если мы ошиблись — то просто доломаем остаток его жизни. — Яна опустила голову, подперев ее рукой, забрала в кулак прядку волос. — Сегодня он был с моим отцом. Похоже, тот взял его под крыло. Присматривает за ним, понимаешь? Заботится о нем. — Она отпихнула пустую чашку и встала. — Зря ты меня позвал.

8

…Нигдеев с неудовольствием смотрит, как Юрка топчется в прихожей. В руках у него увесистый пакет, обернутый в мокрую от подтекающей крови газету. Грязь кусками отваливается от сапог. От волглой, покрытой неясными пятнами энцефалитки несет ржавым болотом, табаком, порохом, и Нигдеев чувствует мгновенный укол зависти. Он хочет быть там, на Коги. Высматривать следы вокруг лагеря. Красться сквозь стланик, сжимая в руках ружье. Да хотя бы просто собирать снаряжение, просматривать образцы и записные книжки.

Вместо этого Нигдеев который день мечется между моргом, загсом и отделением милиции, с боем выбивая бумаги. Держит за руку черную от горя Соколову, которая все твердит с заунывной настойчивостью, что самогон был хороший, прекрасный был самогон, все его пили, и ничего, и следователю она так сказала и на суде скажет, а что дядька Соколовский недавно помер — так это так совпало… По институту азартно носится журналисточка, похожая на старательную первокурсницу. Нигдеев уже с ней сталкивался: она им с Юркой прохода не давала после Магнитки, когда он доложил куда надо о найденном в землянке трупе. Статейка вышла та еще. «Последняя жертва империализма», тяни ее за ногу, юную ленинку… Журналистка пытается держать скорбную мину, но так пышет энтузиазмом, что с ней не то что говорить не хотят, ей откровенно грубят, — случай невозможный для совсем молодой и красивой (и, по слухам, очень непростой) девушки в набитой мужиками конторе… В конце концов она прибивается к Пионеру, — два сапога пара, активисты хреновы, горящие, — и Пионер рад бы ей помочь, да не может: ничерта он, салага, не знает и ни с кем из Алихановской партии не был знаком… Какое-то интервью он все-таки дает. Страшно представить, что в итоге настрочит пламенная девица. На всякий случай Нигдеев перестает читать «Нефтяник» и отправляет свежие номера прямо в сортир, даже не развернув.