С корабля на бал

А это означало только одно — вечер расслабухи можно считать закрытым.

Я вынула телефон из кармана халата и произнесла:

— Я слушаю.

— Юлия Сергеевна? — пророкотал в трубке приятный низкий баритон. — Юля, вас беспокоит Борис Евгеньевич Гроссман.

— Добрый день, Борис Евгеньевич. Рада вас слышать. Чем обязана?

— Простите, что я вас беспокою, Юля, вероятно, вы заняты или, наоборот, отдыхаете, но вот Катя… — Он сделал паузу, в которую я поспешила вставить свое:

— Что такое с Катей?

Катя — это дочь Гроссмана, моего старого знакомого, который ни разу, впрочем, не прибегал к моим услугам и помощи стоящих за моей спиной структур. Нас связывало то, что мой счет находился в «Гросс-банке», председателем правления которого был Борис Евгеньевич. Да еще то, что оба мы посещали один и тот же элитный клуб, где играли в покер, бридж и блэк-джек. В бридж, по мнению многих авторитетных игроков, Гроссман играл едва ли не лучше всех в городе.

Я была вхожа в дом Гроссмана и прекрасно знакома с его семьей: дочерью Катей, милой, хотя и несколько нервной белокурой девочкой десяти лет, голубоглазой, курносой и светлокожей, и ее братом-погодком Сережей.

Жена у Гроссмана умерла, он был вдовцом уже несколько лет.

— С Катей все в порядке, — ответил банкир. — Просто у нее не совсем обычный каприз… вы же знаете ее, Юля.

— И что же пожелала маленькая банкирша? — иронично произнесла я.

— Маленькая банкирша пожелала, чтобы вы пришли сегодня вечером на праздник, который состоится в их гимназии. В семь часов. Пристала ко мне как банный лист: пусть Юля придет. Балованная она у меня, — извиняющимся тоном сказал Борис Евгеньевич.

— Почему же, нормальное желание. А что, вы говорите, там будет?

— Да какой-то вечер. Я, честно говоря, и сам толком не знаю. Но тоже зван. Придется пойти, хотя у меня сегодня важные переговоры по кредитам… в общем, работы хватает.

— У меня тоже, — быстро произнесла я, — ну что ж… а что она сама не позвонила?

— Стесняется, — отозвался Гроссман. — Хотя может и позвонить. Сейчас сидит дома и твердит какой-то немецкий стишок. Ей сегодня с ним выступать. Волнуется. Юля… я очень прошу вас пойти. Катя к вам привязана, она будет очень рада. Без матери растет, я все время на работе… ну, вы же понимаете?

— Конечно, Борис Евгеньевич, — сказала я. — Хорошо, я непременно приду. Только, насколько я знаю, туда иначе чем по пропускам и не попадешь. Гимназия привилегированная, да и не вы один там из высокопоставленных родителей будете. Я, конечно, могу по документам ФСБ, но…

— Не надо, — быстро ответил банкир. — Там будет начальник Тарасовского УФСБ Платонов и соответственно куча его людей, у Платонова сын тоже учится в этой гимназии… а я помню, что у вас с ним отношения не сложились. Так что я сам договорюсь насчет вас.

— Хорошо, Борис Евгеньевич.

— Я вам очень благодарен, Юля. Я знал, что вы не откажетесь. Я пришлю за вами машину в половине седьмого.

— Нет, не надо. Я сама подъеду.

* * *

Гимназия номер два являлась самым престижным средним учебным заведением в городе, оснащенным новейшим школьным оборудованием и укомплектованным прекрасными учителями. В гимназии среди учащихся были дети городской элиты. Она располагалась в просторном трехэтажном доме на Казанской улице. Здание было обнесено высоченной оградой с белыми каменными столбами-основаниями.

Точно такая же ограда была у здания областного правительства.

Впрочем, не исключено, что заказ выполняла одна и та же фирма.

Я подъехала к воротам гимназии, когда сюда уже съезжались многочисленные «мерсы», «БМВ», «Ауди», джипы всех моделей и модификаций. Впрочем, мой серебристый «Ягуар» мог дать фору многим из перечисленных автомонстров как по цене, так и по характеристикам.

Рослый охранник у ворот пристально посмотрел на номер моей машины, потом скользнул глазами по листку в своих руках и махнул рукой — проезжай.

Точно так же не возникло проблем с проходом в гимназию: Борис Евгеньевич все устроил самым удачным образом.

Его и Катю я увидела сразу.

Они стояли у окна и что-то спокойно обсуждали. Катя выглядела довольно веселой, но ее веселость была несколько наигранной. По всей видимости, девочка чувствовала себя немного напряженно и прокручивала в голове все приближающийся момент: она на залитой светом сцене, одна — перед всем залом…

Она была одета в форменное парадное платье гимназии и непрестанно теребила тонкими пальцами рукав.

Борис Евгеньевич, высокий солидный мужчина, еще молодой, но уже лысеющий и несколько одутловатый, выглядел устало и озабоченно.

Веки припухли, глаза были красные от бессонницы. Наверно, мысли его витают где-то далеко от щебетания дочери.

— Добрый вечер, Борис Евгеньевич. Привет, Катя, — сказала я, приближаясь. — Ну что… как дела?

На Катином лице с милыми веснушками, как это бывает у очень светлокожих людей, вспыхнула широкая улыбка: