С куклами к экватору

Неподалеку от балетной труппы находилась киностудия Моган. Там мы посетили продюсера Бимала Ройя, создавшего классический фильм «Два бихга земли». Его дочурка встретила нас в дверях не хлебом и солью, а в знак приветствия нарисовала каждому из нас на лбу красную точку. Но и в менее символическом угощении не было недостатка. Нам подали пирожки с соленым картофелем и замечательные пышные творожные кнедлики, пропитанные сиропом. Молодые прогрессивные актеры спели нам свои песни, а в просмотровом зале мы увидели несколько танцевальных сцен из нового фильма Мадхумати. Даже такой честолюбивый постановщик, как Мадхумати, который хотел бы снимать только высококачественные фильмы, часто вынужден по-волчьи выть с волками своей профессии, поэтому в фильме шла речь о возрождении. Возрождение — это одно из основных понятий здешней религии: после смерти человек просто перевоплощается в другого человека или в животное… «Может быть, вы этому не поверите, — буквально гласил плакат Мадхумати, — но вам это, бесспорно, понравится».

Возрождение, или метампсихоз, пожалуй, богатый материал для отдельной главы, но в Бомбее для этого уже не остается времени, потому отправим и его в чемодан. Некогда рассказывать и о других приемах или развлечениях. Хотя бы о полуобнаженном фокуснике, который проделывал все свои манипуляции, освещаемый только огнями, пылавшими в двух тазах, которыми он жонглировал. Он выполнял с ними пируэты, прыжки, кульбиты, наконец ударил одним тазом о другой, словно это были тарелки. Пламя тут же погасло, и фокусника поглотила тьма.

Целую главу можно было бы написать о самой пленительной одежде в мире — обычном индийском сари. С каким изяществом кокетничают танцовщицы его концом, наброшенным на голову! Видел я и выдрессированных честолюбивыми мамашами обезьянок: девочек, готовящихся к карьере балетных звезд. Ах, как они вращали глазами и всем, чего у них пока еще нет!

Опишу ли я когда-нибудь базар, этот огромный, бездонный бродильный чан, куда мы ходили в поисках бронзовых статуэток богов и в придачу обнаружили товары со всех концов мира, правда, сильно побитые и потрепанные. Скафандры, туфли, магнитофоны, мешочки трав, винтики, перегоревшие электрические лампочки, зонтики… Но больше всего было там человечины. Люди суетящиеся и неподвижные, продающие, торгующиеся, равнодушные и притворяющиеся равнодушными, бесстыдно алчные и ротозейничающие, спорящие, кричащие, шепчущие. На вопрос одни ответят сюсюкая, с униженной почтительностью, другие только пожмут плечами и искоса посмотрят, третьи вообще не обратят на вас никакого внимания. На одного одержимого, который и вправду куда-то торопится, приходится тысяча нормальных, которые никуда не спешат. Время? А что это такое? Сэкономить пять минут? Боже мой, да куда же их девать?

Посреди базара мы встретили шествие: перед пропившимся со свободой женихом, лицо которого совершенно закрывали свисавшие вдоль висков ленты, выступали отчаянно шумевшие музыканты в красных ливреях и касках, какие носят факельщики на похоронах. Какие-то стиляги танцевали сложный рок-н-ролл. В другой раз мы встретили мусульманскую процессию, громко бившую в барабаны, а вечером католическую, в которой все верующие несли горящие свечи.

Мы заглянули на пристань, к рыбакам, фотографировали людей, работающих и спящих прямо в лодках. Мы досыта нанюхались неуловимых для фотоаппарата запахов, видели торговок, которые закупали товар, погружая руки по локти в морскую живность. Видели, как накладывают в мелкий лед больших желтых угрей и других подозрительных уродов. Видели, как рыбы превращались под ударами топориков в окровавленные геометрические фигуры, как умные руки рыбака насаживали эту наживку для завтрашнего лова, а его взор, не прикованный к работе, блуждал бог весть где.

Как-то ночью мы забрались на гору Малабар. Под нею распростерся залив, вдали окаймленный Marine Drive, унизанной бриллиантами огней — помните: «Ожерелье королевы»? Чуть поближе находился песчаный пляж Чаупати, что-то вроде народного парка отдыха, не испорченного культурой. Там мелькали лишь сотни фонариков, зажженных продавцами жареных орешков. Где-то вдали взрывались петарды в честь праздника дивали: мы стояли высоко над городом. Между нами и его жилыми, слабо освещенными изнутри кварталами тянулась тихая полоса садов.

Мы побывали в этих садах. Кусты и деревья превращены там в сказочных животных. Слон, лошадь, теленок… Странно поглаживать мелкие веточки, образующие их шерсть.

В садах темно, аромат цветов заглушает подымающийся из водоемов запах хлора, который сильнее ощущается ночью. Под землей сложная система этих водоемов — Бомбей давно перестал быть цитаделью легендарного, но отсталого Востока. Перед нами современный, цивилизованный город. Он погиб бы, если бы не сумел быстро и гигиенично обеспечить миллионы людей самым необходимым.