Между прочим, в социалистических странах наблюдается сейчас особенный кризис изображения обнаженной женской натуры. Не пробовал ли кто нибудь из специалистов по эстетике при выяснении его причин стать на эту точку зрения?
СВЯЩЕННЫЙ ГОРОД
Только один раз моя труппа едва не взбунтовалась. Во время долгого переезда по жарким джунглям, с работой позади и работой впереди, я упорно настаивал на том, чтобы осмотреть развалины, которые мы увидели у дороги.
Друзья, ведь это Анурадхапура, первая столица сингалов, один из знаменитейших городов древнего мира. В начале нашей эры он не уступал по величине Вавилону и Ниневии, говорят, что в нем был миллион жителей. Хотя для того времени, да и судя по тому, что сохранилось, это совершенно невероятно. По-видимому, у анурадхапурцев были легкие дома из дерева и глины, поэтому сейчас нельзя даже точно установить расположение жилых кварталов. Но там, где сейчас ничего нет, наверняка были сады, всюду журчала вода, наполнялись водоемы, функционировала сложная система орошения рисовых полей. И, конечно, не обходилось без представителя церкви или правительства. Вон там высится нечто кирпичное или каменное, и нам просто необходимо там побывать.
Шофер Фернандо тоже был против меня. Он, мол, принес обет никогда не вступать на землю, где растет «дерево Будды», ficus religiosa — величайшая святыня буддистов. И действительно, когда я все-таки уговорил остальных совершить эту экскурсию, да к тому же еще при входе снять обувь, он остался у ворот. Оттик тоже заупрямился и остался с ним.
Священный фикус растет на возвышении, окруженном стеной и решетками. Монахи обернули его ствол желтым шелком, повсюду развеваются пестрые флажки, ежегодно к нему съезжаются тысячи паломников. Говорят, что это самое старое дерево в мире, во всяком случае у него самая древняя писаная история. На Цейлон оно прибыло одновременно с новой религией, которую распространял принц Магинда в третьем столетии до нашей эры. Вырастили его из отростка легендарного дерева, под которым на Будду снизошло озарение. Индийский король Ашока, отец Магинды, послал его на Цейлон вместе с другими драгоценными реликвиями.
Что бы вы сделали, если бы получили, например, волосок великого святого и хотели должным образом сохранить этот дар? К маленькому ключу привязывают дощечку или что-нибудь побольше, чтобы он не потерялся. Цейлонские короли решили придавить волосок огромным прессом, чтобы его не сдул ветер и дабы уже издали было видно, что там лежит нечто ценное. Таким хранилищем священных реликвий является особое здание — дагоба, тяжелый пузырь на ступенчатом постаменте со сложным шпилем наверху (это несколько напоминает женскую грудь). Замурованная внутри крохотная реликвия, во много раз увеличенная тяжелым зданием, должна словно через увеличительное стекло излучать живительную силу.
Дагоб в Анурадхапуре несколько, но четыре из них гордятся размерами, не уступающими египетским пирамидам. На могучем постаменте покоится пузырь стометрового диаметра, а на нем высится господствующий над всей местностью стометровый шпиль. Шестьсот тысяч кубометров обожженных кирпичей пошло на это здание — количество, достаточное для солидного современного поселка. Кто-то подсчитал, что на кладку этих кирпичей пятистам каменщикам понадобилось бы четырнадцать лет.
От дагоб остались только руины. Их обломанные вершины высились над джунглями, совершенно закрывшими искусственную гору. Разрушение началось давно, раньше восьмого века, когда цейлонские короли навсегда покинули Анурадхапуру и построили себе на юго-западе новую столицу — Полоннаруву. Им и раньше случалось бежать от нападений тамилов, которые каждый раз разрушали хранилища реликвий. Делалось это как из фанатической ненависти к реликвиям чужой религии, так и из фанатической любви к их золотым и серебряным оболочкам.
Но одну большую дагобу мы смогли исходить — в чулках, конечно — вдоль и поперек, она была как новенькая. Восстановительные работы здесь начали уже много лет назад монахи: они продавали кирпич., поштучно паломникам, и те, подымаясь на леса, дополняли кладку. У английского автора я прочел злобную клевету, будто торговля строительным материалом оказалась для монахов настолько выгодной, что они время от времени по ночам сами взбирались на леса и разбирали часть стен, чтобы постройка не продвигалась слишком быстро.