С Лазурного Берега на Колыму. Русские художники-неоакадемики дома и в эмиграции

Впрочем, информация московской газеты о том, что именно г. Гобсек остался единственным безутешным наследником Анненкова, оказалась неточной. Вскоре после очередного визита г. Гобсека в Москву, приехали из Парижа в Россию два симпатичных молодых парижанина Андрей и Владимир Гофманы, внуки знаменитого пушкиниста Модеста Гофмана. Оба они были архитекторы, скульпторы и коллекционеры и незадолго до московского визита приобрели обширный анненковский архив.

Братья рассказали корреспондентам «Новых известий», что после смерти Анненкова оба они, бывшие юными учениками Анненкова, помогали его вдове Мадлен (она была и сама художник-график) привести в порядок наследие покойного мужа и устроить выставку-продажу. Выставка не имела большого успеха, а вскоре и сама самоотверженная французская вдова Анненкова, молодая Мадлен, покончила счеты с жизнью…

Я встретился с симпатичными братьями Гофманами в их любимой парижской пивной «Морланд» и, хотя они пришли порознь, мне не понадобилась обещанная официантом помощь, чтобы их опознать: они были невысокие седовласые братья-близнецы, и разные и сходные одновременно. Мы с братьями сели за столик, поковырялись в сомнительном салате (никогда не обедайте в пивных, не слушайте сирену парижского общепита искусствоведа Мих. Германа) и почти сразу погрузились в ту парижскую эпоху, которая для меня ближе нынешней (хотя меня здесь тогда не стояло). Братья были выходцы из той самой, великой пореволюционной русской эмиграции. Пушкинист Модест Гофман приехал в Париж в начале 20-х похлопотать о том, чтоб бесценный пушкинский архив коллекционера Отто-Онегина благополучно отбыл в Петроград, в ту пору как раз и ставший Ленинградом. Выполнив свой служебный и патриотический долг, ученый пушкинист подумал, что в город с третьим названием его что-то больше не тянет. Может, ему вспомнились незабываемый голодный 1919 и все последующие петроградские годы, тоже вполне незабываемые. Между прочим, как раз в эту пору осели в непереименованном Париже и любимец большевистских властей Юрий Анненков, и Константин Сомов, и Зинаида Серебрякова, и еще кое-кто из знакомых. Жизнь им всем здесь предстояла нелегкая, но все же без массовых покушений на жизнь. Сын Модеста Гофмана Ростислав стал музыковедом, увлекался музыкой Тихона Хренникова и Свиридова, даже бывал в связи с изучением их творчества в советском посольстве. Женился он на доброй русской девушке из хорошей семьи. Она и родила ему сыновей-близнецов, которые с детства увлекались рисованием. Тетушкой их матери была знаменитая Мария Громцева…

— Слышали это имя? — спросил меня Владимир Гофман.

— Конечно, — сказал я, с омерзением отодвигая салат. (Официант тут же унес его для какого-то нового закулисного творчества).

— От кого вы его слышали?

— От Анненкова. Он написал прекрасные очерки о русских, делавших французское кино.

— У Громцевой было ателье — шили костюмы для кино, готовили декорации… Тетя работала с Анненковым, — с гордостью сообщил Андрей.

— У нее мы иногда срисовывали макеты Анненкова, — сказал Владимир, — для упражнения. Мечтали, конечно, у него поучиться. Анненков — это был кумир.

— Он ведь получил Оскара, — напомнил мне Андрей.

— Как же, как же, — сказал я. — После Оскара можно и помереть…

— Он жил еще двадцать лет, — сказал Владимир. — Но дела шли все хуже. Премия была забыта… В общем, тетя поговорила с ним, и он согласился давать нам уроки. Мы сами платили за модель… И вот мы пришли на первый урок.

— На улицу Кампань-Премьер, — сказал я, демонстрируя начитанность.

— Да, у него было огромное ателье на первом этаже… Он сам открыл нам дверь, маленький такой, элегантный человечек с моноклем. Мы вошли и оробели…

— Отчего вы оробели?

— Там сидела голая женщина, — сказал Андрей. — А мы были совсем мальчишки. Мы еще не видели, чтоб так… Старались на нее не глядеть.

— А Юрий Павлович, между прочим, наоборот разглядывал ее с удовольствием, — вспомнил Владимир. — Ходил вокруг и разглядывал. Вообще, наши уроки его, кажется, забавляли.

Меткий глаз Учителя до сих пор подмечает любую ошибку в работах учеников

Последние ученики великого Анненкова — Владимир и Андрей Гофманы.

Фото Бориса Гесселя

— Это было в конце его жизни, — сказал я.

— Да, потом он умер. Бедная Мадлен устроила выставку. Она предлагала городу Парижу бесплатно забрать ателье и все работы и устроить там музей Анненкова…

— Отчего ж не забрали?

— Что вы! Разве они на это пойдут! — воскликнули братья с жаром.