С нежностью цвета огня (СИ)

Что ж, попытаюсь объяснить. Жаль, если Медиф не услышит и не поймёт разницу в том, о чём мы с ним говорим.

— Удовольствие зависит не столько от мастерства, сколько от того, кто находится рядом. Какой смысл делить постель с тем, к кому ничего не чувствуешь? Влечения тел мало, сердца и души тоже должны тянуться друг к другу. Скажи, ты когда-нибудь ходил на свидания? Тебе кто-нибудь нравился?

Он смотрит со священным ужасом, как если бы я спросила, не хочет ли он отпилить себе руку или ногу пилочкой для ногтей.

— Нет, Дарисса.

Кажется, это будет труднее, чем я думала. Не покупать же ему книгу с инструкцией? И Аллеона просить прочитать для коллеги лекцию вроде как неудобно.

Моё молчание затягивается, и инкуб обеспокоенно хмурится:

— Это плохо?

— Нет. На самом деле, это неважно. Всё равно у вас, в Талассе, ухаживают, наверняка, по-другому.

— Почему? Если позволишь, я могу за тобой ухаживать. Если это то, чего ты хочешь.

Неужели?

Возникает смутное подозрение, что мы друг друга как-то не так поняли, но инкуб выглядит прямо-таки ободрённым.

— Значит ли это, что мне можно иногда к тебе прикасаться?

Как он вообще собирался налаживать отношения в роли жениха — и не дотрагиваться? Ждал, что я догадаюсь и сама разрешу ему? Стоит ли мне тоже спросить разрешения?

— Разумеется, можно, Медиф! В любое время! Только…

— Я помню, — насмешливо улыбается он. — На спальню это не распространяется, так?

— Пока, — уточняю, впечатлённая его улыбкой.

Медиф только чуть изогнул уголки губ, но даже это разрушило впечатление неживого спокойствия мраморной статуи. Ну нельзя же быть таким безупречно красивым! Я начинаю чувствовать себя одной из тех мечтательных барышень, что могут часами любоваться портретом возлюбленного.

— Пока, — эхом повторяет инкуб.

Его взгляд меняется, задумчивость уступает место сосредоточенному вниманию. Он заметил. Почувствовал, охватившее меня восхищение, и теперь жадно вглядывается, ища подтверждение, подмечая каждую чёрточку. Над кем-то другим я бы обязательно посмеялась, напомнив, что в самолюбовании нет ничего хорошего, но ему только тепло улыбаюсь. Пусть смотрит.

— Расскажи что-нибудь о себе? — прошу, чтобы нарушить молчание.

— Что ты хочешь узнать?

— Например, кто твой отец? Ты его знаешь?

— Нет, я никогда его не видел.

— Ты говорил, что восьмой сын. Вы ладили с братьями и сёстрами?

— Сестёр воспитывали отдельно, и они такие же, как мать. Для них я ничем не отличаюсь от других мужчин. Мы, к счастью, почти не пересекались.

— А братья?

— В доме живёт только Келэйл. Остальные вошли в другие семьи. Мы не общаемся.

Он говорит о своих родственниках ровным, безразличным голосом, как о совершенно чужих людях.

— Мне всегда хотелось иметь старшую сестру.

— Зачем? Это же опасно!

— Опасно? Наоборот, Медиф, это здорово! С ней можно было бы делиться секретами, о которых нельзя знать родителям, обсуждать мальчиков; можно было бы вместе ходить по магазинам, делать друг другу смешные причёски. Она помогала бы мне с учёбой…

— И все действительно это делают? — переспрашивает он, не скрывая недоверия.

— Если хотят, — пожимаю я плечами. — Бывает, конечно, что дети не ладят, но с возрастом это обычно проходит… У вас, судя по всему, любить родственников не принято?

— Моя сестра приказала забить меня плетью за то, что я не помог ей соблазнить понравившегося гостя.

Они там все чокнулись! Как он рос, абсолютно один?

— Просто поразительно, как ты вырос нормальным в таких-то условиях… Я бы, наверное, не смогла.

— Девочек никто не наказывает. У тебя было бы всё, что пожелаешь.

Не зная, как это объяснить, качаю головой. Мне его жаль — до пронзительной боли в груди. Медиф — самый одинокий человек из всех, о ком я только слышала. У него никогда, даже в детстве, не было никого, кто мог и хотел бы его защитить. Никто не читал ему книжек. Не обнимал, не говорил, что любит. Я даже не уверена, что ему было с кем просто поговорить.

Повернувшись к инкубу, прижимаюсь к его груди, обнимаю, стараясь, чтобы получилось тепло и в меру крепко. Да, это мужчина должен быть опорой для женщины, но я и не беру на себя его роль. Медиф отлично справится сам. Он сильный и честный, он гораздо заботливее и добрее, чем можно было бы ожидать. Всего лишь нужно помочь ему починить то, что там, внутри него, сломано.

— Я рада, что ты рядом.

Его ладони неуверенно опускаются мне на лопатки, робко поглаживают.

— Не надо жалости, — просит, в очередной раз слишком хорошо разобравшись в моих эмоциях. — Детство у меня было не самое плохое: много учителей, одежда, хорошее питание, крыша над головой. Не всем так везёт. Не верю, что у тебя в мире иначе.

— Разное бывает, но в целом там всё-таки лучше. Надеюсь, нам никогда больше не понадобится наведываться в Талассу, — говорю, взяв себя в руки и отстраняясь.

На какой-то миг мне захотелось поцеловать Медифа. Сегодняшний день, наши разговоры оставили в душе смесь сочувствия, симпатии и влечения, толкающую на необдуманные поступки.

Но он прав. Жалость тут неуместна. Это, однозначно, не то чувство, которым стоит руководствоваться в отношениях с мужем.

— Идём домой?