Читаем С ними по-хорошему нельзя полностью

С ними по-хорошему нельзя

Чем дальше мы шли, тем сильнее воняло. А я должна была обязательно найти какую-нибудь вескую причину своего недомыслия по поводу замужества. Одну я все-таки придумала, и, конечно же, она оказалась самой мнимой из всех:

— Неужели ты думаешь, что мамин пример замужества может кого-то воодушевить?

— А что? Она попользовалась своим мужем в молодости, а теперь избавилась от него.

— Она его ждет, — заметила Мэри.

— Показуха, — фыркнул дядя.

— Глупость, — фыркнула Мэри.

— Наглая пигалица! — заорал дядя. — Так оскорбить мою сестру!

Он выглядел искренне возмущенным. Хотя и так все знают, что у мамы тыква явно недозрела.

— Держи козочку, — приказал мне дядя.

Я взяла недоуздок. Дядя схватил Мэри, зажал ее под мышкой и отвесил ей полдюжины шлепков по заднице. Потом отпустил. Потянулся за недоуздком. Передумал. Снова схватил сестру и снова напарил ей чресла. В очередной раз отпущенная Мэри надулась и поплелась за нами. Выглядела она при этом очень странно. Дядя с недоуздком тоже. Краем глаза я оглядела его с ног до головы. Как я отметила, посередине туловища его духовность проявилась столь масштабно, что он наверняка мог бы использовать ее как палку для козы. Которая все время блеяла и, похоже, почему-то нервничала. Ферма с козлом показалась на повороте дороги. Мы шли молча.

— Ну, будет тебе, Мэри, — произнес наконец дядя, — хватит рожу кривить.

Такого с нами не случалось давно, а именно с тех пор, как папа ушел из дома десять лет назад. Джоэл пробовал несколько раз, но он был слабее нас, и мы вдвоем давали ему хорошую взбучку. Наш братец — тряпка. Зато трепки фазера я не забуду никогда. Он совершал их торжественно и методично. Закатать рукава, спустить с меня панталоны, положить к себе на колени, все это занимало время, и время немалое. Для него это было настоящей мессой, в некотором смысле причастием. А какая лапища у него была! Но я совершенно не чувствовала себя оскорбленной. И еще меньше наказанной. Я испытывала чувство величайшего триумфа. Я считала, что унижался он сам, поскольку проявлял такой настойчивый интерес к той части моего тела, которая для меня представляла всего-навсего седалище. Я воспринимала себя как королеву, а он был рабом моих ягодиц, слугой для взбивания сидений[*]. Когда это заканчивалось, я натягивала панталоны и без слез (если было слишком больно, иногда все-таки со слезами) уходила, с достоинством и удовлетворением, так как мне, по правде говоря, нравится держать задницу в тепле.

Тем временем Мэри догнала нас и пошла рядом.

— Надо же понимать, — объяснял ей дядя. — Я хорошо знаю, что твоя мать редкостная простофиля, но не тебе об этом говорить. Тоже мне! Харррк! — Он гордо сплюнул.

— Вот и пришли. Красивая ферма у этого О’Клоха. И козел красавец. Ну, малышки, сейчас увидите, какая получится шикарная свадьба.

Он загоготал.

— Шикарная свадьба! Шикарная свадьба!

Мы с Мэри переглянулись: в наших черепушках, должно быть, промелькнула одна и та же мысль.

— Зачем вы водите козочку к козлу? — спросила я у дяди дрожащим голосом.

— Сейчас увидите, малышки! Сейчас увидите!

Мы заходим внутрь, видим папашу О’Клоха, договариваемся, животные громко блеют, козел заперт в своей халупе, сейчас увидите, малышки, сейчас увидите, пьем уиски, обговариваем цену за бракосочетание, поскольку сочетание намечается, животные очень громко блеют, снова пьем уиски, наконец сходимся в цене, сейчас увидите, малышки, сейчас увидите, затаскиваем козочку, дверь открыта, ну и запах, ну и запах, бородатое существо от нетерпения семенит копытами, глаза сверкают, он так и норовит встать на задние ноги, кладет передние на спину козочке и принимается дергаться как настоящий кобель с очень довольным видом. У меня в голове все завихрилось: бесплотные духи, эмоции Варнавы, месячности, миссис Килларни, залезания Джоэла, приборы у ослов, трусы у статуй, размножение растений, животных и людей, брачность. Все состыковывается, и все (так, по крайней мере, мне кажется) объясняется. Молнии бороздят мою маленькую душу (бессмертную). У меня темнеет в глазах, я чувствую, что задыхаюсь от козлиного смрада. Меня начинает шатать. Еще немного — и я упаду.

— Покрепче держись, — шепчет мне в ушную раковину дядя.

Я протягиваю руку и хватаюсь за его палку.

За грубую деревянную палку.

Дядя Мак-Куллох — не джентльмен. Не то что тот, в порту.