С ногой во рту или Язык мой – враг мой

А в Ле-Номад, мисс Роуз, я снова сорвался. Оно и понятно, ведь накануне своего отъезда я был на нервах. На этой встрече мне была отведена роль чего-то вроде кувшина, а посему я наклонился в положение разлива. Должен сказать, что признать симпатичной молодую вдову, на которую имел виды мой шурин, можно было лишь изрядно поступившись принципами. Просто уму непостижимо было, как можно так быстро тарахтеть при наличии габсбургской губы. Кроме того, она показалась мне настолько высокорослой, что мне даже стало как-то неуютно. Герда, на которой я сформировал свой вкус, была миниатюрной, изящной. Впрочем, что толку сравнивать. Когда возникают музыкальные вопросы я всегда стараюсь отвечать на них совершенно честно – знакомые мне говорили, что в этом отношении я веду себя до смешного тупо, режу правду матку как какой-то наивный простак. И вот, несмотря на то, что Бабетт якобы имела музыкальное образование, а её родные шефствовали над Чикагской лирической оперой, она, спросив моё мнение о постановке оперы Монтеверди "Коронация Поппеи", ответить мне не дала, а ответила на все свои вопросы сама. Не исключено, что нервозная словоохотливость была следствием её недавней утраты. Я всегда готов дать собеседнику возможность высказаться, но эта бабища с её нижней губищей наперевес меня просто достала. Без меры болтливая, она чуть не полчаса талдычила мне о том, что она слышала от своей влиятельной родни о принципах лицензирования кабельного телевещания в Чикаго. За этим последовал длиннющий монолог о кино, где я бываю редко, поскольку моя жена его не жаловала. Что до Хэнсла, то он также запутался во всей этой болтовне о режиссерах, актерах, свежих веяниях в подходах к отношениям между полами, прогрессе социально- политических теорий в области эволюции среды обитания. Сказать на это мне было нечего. Я размышлял на тему смерти, а также на лучшие темы, соответствующие моему возрасту, например, о том, что открытость происходящего с тобой на финише – на, так сказать, Окраинах Города Жизни – в общем-то нормальна. Трескотня Бабетт меня особо не беспокоила, я наслаждался её тонким вкусом по части нарядов, в частности, волнистыми белыми и фиолетовыми полосами её очаровательной блузки от "Бергдорфа". Физически она была хорошо развита, хотя плечи у неё смотрелись чересчур великоватыми, как и в случае с габсбургской губой. Впрочем, Хэнслу на эти недостатки было начхать, ведь он-то задумал брачный союз Мозгов и Денег. Мне очень хотелось надеяться, что в Канаде меня не хватит удар. Боюсь, ухаживать за мной там будет некому, ни деликатной нежной Герды, ни болтливой Бабетт. Я, конечно, не знал о приближении очередного моего приступа, и тут когда мы стояли уже у полуоткрытой двери гардероба, где Хэнсл объяснял гардеробщику, что у дамы не пальто, а трёхчетвертной длины соболья пелерина, Бабетт выдаёт: – Я только сейчас понимаю, что я узурпировала весь наш разговор – я всё говорила и говорила и так весь вечер. Так неудобно ... 

– Ничего страшного, – отвечаю я ей, – Вы так ничего и не сказали.

Думаю, мисс Роуз, кому как не вам судить об эффекте подобного комментария.

Назавтра Хэнсл высказал мне, – На тебя просто нельзя положиться, Хэрри. Ты ж подставишь и глазом не моргнёшь. Я пожалел тебя и взял на себя хлопоты по продаже твоих машины, мебели и книг. Я вник в твою ситуацию с твоим братом, который "кинул" тебя, с твоей матерью-старухой и с моей бедняжкой сестрой-покойницей. И что в ответ – я не вижу в тебе ни капли благодарности или признательности. Мало того, ты ещё и оскорбляешь всех подряд.

– Мне и невдомёк было, что я могу этим задеть чувства дамы. 

– Я мог бы жениться на ней. У меня всё уже было на мази. Какой же я идиот. Мне понадобилось втянуть в это тебя. Ну что ж, позволь поздравить – ты нажил себе лишнего врага. 

– Кого, Бабетт?