С отцами вместе

— Товарищи коммунары! В Приморье, как вы знаете, собираются черные тучи. Испортилась погода и на границе с Маньчжурией, оттуда участились налеты белых банд на наши села и станицы. Только что получены сведения: бывший семеновский палач, командир конно-азиатской дивизии барон фон Унгерн выпустил из Монголии на нашу территорию своих шакалов. Враги хотят одним комбинированным ударом с трех сторон разбить нас. Но не бывать этому!

— Не бывать! — дружно подхватила рота.

Прейс рассказал о том, что против барона из Верхнеудинска двинуты народоармейцы, к ним примыкают иркутские части Красной Армии. Под Троицкосавском уже начались бои. В пограничных районах, на берегах рек Аргунь и Шилка от бандитов отбиваются местные коммунисты и комсомольцы. Им нужна помощь. Прибайкальские отряды ЧОНа выделяют бойцов. Местная рота должна послать шесть человек. Прейс призывал к спокойствию, пресечению паники, которую сеют малодушные. Вот начальник соседней станции, узнав о нашествии орд Унгерна, все бросил и с первым же поездом укатил в Читу.

— Все бойцы, — продолжал Прейс, — на ночь должны являться в нардом. Возобновляются охрана станции и патрулирование поселка.

Фамилии бойцов, намеченных к отправке в пограничную зону, зачитал Знова. В обеих шеренгах головы чоновцев поворачивались в сторону счастливчиков. Вера искала глазами Федю-большевичка, но раньше увидела Костю. Смутное чувство овладело девушкой, ей и хотелось, чтобы комсомолец Кравченко поехал на границу, и в то же время она обрадовалась, что его туда не посылали. Федя стоял спокойно. Ленька Индеец, конечно, переживал, почему не выделяют таких, как он? Ему еще зимой исполнилось полных пятнадцать, полгода, как идет шестнадцатый. Винтовка не так уж тяжела… Кузя чувствовал локтем Проньку. «Вот с ним бы я поехал на бандитов»… А Пронька не собирался — раз не назвали фамилии, нечего зря голову ломать…

Когда Прейс уехал, Знова приказал командирам взводов начать стрельбу боевыми патронами по мишени… Целясь в пень, Костя представлял себе сбежавшего штабс-капитана. Теперь предохранитель не подведет. И другим чоновцам тоже казалось, что в лесу притаились шакалы барона фон Унгерна…

Глава двадцать четвертая

Пришельцы из Маньчжурии

Теплушку в хвосте эшелона сильно качало. В открытых настежь дверях, свесив ноги, сидели Федя-большевичок и Сеня Широких. Мимо них уплывали назад одетые лесом горы и густо поросшие травами пади. Картины природы не привлекали парней, оба они хотя и далеко отъехали от родного поселка, но в мыслях еще были дома. Разговаривать не хотелось. Федя негромко напевал, шум поезда заглушал его песню. Сеня лишь изредка улавливал слова, а уловив, повторял их за товарищем…

Ах, жалко соснам умирать, —

Позеленеть весной еще бы…

Пыль, постоянный спутник военных походов, вылетала из-под колес вагона, садилась густым слоем на Федины сапоги, на Сенины ичиги…

На много тысяч верст легли рельсы великой Сибирской магистрали. За Читой одна пара стальных ниток потянулась дальше на восток, в далекое Приморье, другая отклонилась вправо и по степям, между голыми сопками, уползала к Маньчжурии. Сидя на верхних нарах, Федя видел в окно то место, где железнодорожные пути разошлись, как разведенные в руках ножницы. Эшелон бежал по левым ниткам, а правые, поблескивая на солнце, ждали своего поезда. Федя еще долго наблюдал за линией телеграфных столбов, уходивших крупными шагами к русско-китайской границе. Уйти бы за ними по Маньчжурской ветке до Китайского разъезда. У Феди есть душевная причина попасть туда… Осенью 1918 года маленький отряд красногвардейцев, окруженный на этом разъезде белыми казаками, вел неравный бой. Телеграфные столбы были свидетелями горячей схватки. Тогда ни один красногвардеец не ушел живым. В степи осталась братская могила, вместе с другими в ней зарыт и Федин отец. Хотелось бы положить на могильный холм букет полевых цветов, запах которых батя вдыхал перед смертью…