С отцами вместе

— Ложись! — скомандовал Шурка, а сам выскочил из бани. В огороде никого не было видно. Вернувшись, он взволнованно прошептал:

— Плохо дело, ребята! За нами кто-то следит. Неужели подслушали?..

— Это гидра контрреволюции! — сказал Кузя.

— Враг не дремлет! — добавил Ленька Индеец.

Глава восьмая

Огни на реке

Едва Пронька вошел в кухню, где обедала вся семья, как младшая сестренка замахала ложкой и закричала:

— Мама, Прошка-то грязный какой!

Мать обернулась и ахнула:

— Батюшки!

— Где это ты трубы чистил? — спросил, улыбаясь, отец. — Посмотри на себя в зеркало!

Пронька, юркнув в комнату, заглянул в зеркало. На лбу, на щеках и даже на кончике носа размазана сажа. Ребята по одному выходили из бани и не видели друг друга. «Значит, все такими заявились домой», — подумал Пронька. Потом он долго умывался, слушая, как мать жаловалась отцу:

— Целый день бегает и бегает, ничего не заставишь делать. Утром говорю: «Ты бы, Проня, полез в подполье да выгреб оттуда мусор, скоро овощи ссыпать»… А он хвост задрал — и на улицу. Надо бы, Никифор, дать ему ремня хорошего…

— Вот я отдам его в трубочисты, — полушутя-полусерьезно сказал отец, прихлебывая горячий чай.

За обедом Пронька, путаясь и краснея, врал о том, что он с ребятами заходил в деповскую кузницу и там знакомый молотобоец провел по его лицу грязной рукавицей.

— Ты вот что, — строго сказал отец, — после обеда вычистишь подполье. И смотри у меня — матери не перечь, а то получишь на орехи!..

Склонясь над тарелкой, Пронька невольно усмехнулся: «Начинается подпольная работа»…

— Сегодня никуда больше не бегай, — продолжал отец. — Поможешь мне лодку проконопатить и на речку отвезти…

Через полчаса во двор Хохряковых заглянул Кузя.

— Тетенька, Пронька дома?

— Он в подполье! — ответила хозяйка, разбрасывая овес курам.

«Неужели Пронька выболтал?» — изумился Кузя и хотел повернуть обратно, чтобы избежать расспросов, но его уже приглашали в дом:

— Проходи, рыжик, проходи!

В кухне, увидев открытое подполье, Кузя понял, в чем дело.

— Эй, подпольщик! — крикнул он.

— Кузька, прыгай сюда скорее! — раздалось из темноты.

Под полом, на глубине трех аршин, друзья вели приглушенный разговор:

— Ты что дома сказал?

— Ну… будто бабушка Аничиха привезла из леса горелые дрова, а я помогал складывать их и запачкался. А ты?

— Про кузницу заправил!

— Понимаешь, когда я шел домой, Верка навстречу попала… «Сходи в баню», — кричит. Слушай, Проня, про какую это она баню? Может, знает что?

— Где уж ей! Она шпионить не умеет… А как мы сегодня на кладбище пойдем?

— Ты ведь на сеновале спишь? Я отпросился ночевать к тебе… Как стемнеет — удерем через огороды. Только по шпалам надо идти — веселее…

Хохряков принес в котелке смолы и велел Проньке развести костер. Из-под навеса вытянули лодку, перевернули ее вверх дном. Ребята затыкали щели паклей и заливали их растопленной тягучей смолой. Проньку так и подмывало спросить отца, куда он собирается плыть и не возьмет ли его с собой, но пришлось помалкивать, потому что предстояла ночная разведка на кладбище.

Когда отец снял с чердака «козу», Пронька вздохнул, поняв, какого увлекательного занятия он сегодня лишился. «Коза» — это изогнутый, примерно в сажень длиной, железный прут. На одном конце его, тоже из железных, но более тонких прутьев или полос устроено гнездо; в гнезде разводится огонь. «Коза» укрепляется на носу лодки. Лодка плывет по неглубоким местам, и огонь просвечивает воду до самого дна. Один рыбак находится на корме, он очень осторожно, не булькая, толкает лодку шестом, а другой рыбак держит в руках острогу. Увидев притихшую, сонную рыбу, он резким ударом вонзает в нее острогу… Черт возьми, как же быть? Вот бы поехать!.. А кладбище?..

Пронька с тоской смотрел на то, как отец складывал в мешок маленькие поленья и щепки, нарубленные из сосновых смоляных пней.

— Пронька, выкатывай, тележку, — распорядился отец, — повезем лодку на берег.

* * *

Осенью небо в Забайкалье по ночам светлое, звездное. Звезды засматриваются на земную красоту, срываются и летят вниз, оставляя за собой тонкий красный хвост. Случается, что летят они одна за одной часто-часто, как будто играют в догонялки. Люди только удивляются: миллионы лет падают звезды, а на небе их по-прежнему столько, что и не пересчитать…

Думал об этом и Никифор Хохряков, когда сидел у подножья высокой каменной дамбы, которая защищала полотно железной дороги от размывов. Река тут делала крутой поворот и без устали колотилась о берег.

На воде покачивалась лодка. В гнезде «козы» полыхал небольшой костер, смолье трещало, в реку падали угольки. Они шипели и, угасая, пускали маленькие струйки дыма. Казалось, что это весело бегут пароходики. Огонь освещал дно, и были видны все камешки, разбросанные по песку…

— Ну как, капитан, готов корабль?

Из-за кустов неслышно появился Храпчук. В мягких ичигах с высокими голенищами, в теплой куртке, перетянутой широким ремнем, и в кепке, он выглядел значительно моложе своих лет.

— Можно отплывать, — сказал Хохряков, прыгая в лодку, — подай-ка груз, старина!