С отцами вместе

Васюрка встал на скамью, повесил на трость шляпу и замахал ею.

— Даешь комсомол!

— Даешь комсомол! — закричали на других скамьях.

— Прекратить собрание! — ревел густым басом регент.

Мокин левой рукой взял лампу, а правую, сжатую в огромный кулачище, опустил на стол.

— Не бузить! В настоящий текущий момент молодежь не может жить без комсомола! Я призываю вас, товарищи, под наше знамя!

Химоза задергал головой, затопал ногами.

— Мы не пойдем под ваше знамя, оно запятнано кровью лучших людей России!

— Что-о? — Митя Мокин огромными и сильными руками сгреб Химозу в охапку, поднес его на край сцены и сбросил в зал. Химоза растянулся на полу, но моментально вскочил и побежал к выходной двери. Федя-большевичок приподнял скамью и перевернул ее вместе с двумя членами президиума. Ученики скрылись за кулисами. В зале засвистели.

— Бей буржуйчиков!

Все повскакали с мест, каждый кричал что-то свое. Регент, часто оглядываясь, грузно прошел к двери, за ним пронеслась дама в шляпе, держа за руку дочь. Десятка два юношей и девушек проследовали за ними. Убегающим дружно улюлюкали. Васюрка кричал:

— Катись колбаской!

Митя усиленно стучал по столу.

— Довольно бузы, товарищи!..

Федя-большевичок стоял, уперев руки в бока, и хохотал. Услышав призыв Мокина к порядку, он поставил на ножки скамейку, придвинул ее ближе к столу и сел.

— Крикуны ушли, — заговорил охрипший Мокин. — Мы поганых и близко к своему знамени не подпустим, потому что в песне поется: «Над миром наше знамя веет, оно горит и ярко рдеет, то кровь работников на нем, то наша кровь горит огнем»… Будем толковать о деле. Слесарь Комогорцев хочет поставить вопрос ребром. Высказывайся, Федя!..

Комогорцев уперся обеими руками о колени, быстро встал.

— Не робей, копченый! — подбадривали его из зала комсомольцы и бывшие партизаны.

— Мы, большевики, никогда не сробеем!

Федя говорил звонко, будто пел. И широко жестикулировал, словно дирижировал самому себе. Он безусловно за комсомол. С собрания убежали дети мясников, булочников, чиновников. Они называют себя «золотой» молодежью. А рабочая молодежь, дети железнодорожников — красная молодежь. И надо еще посмотреть, на чьей стороне правда. За что в гражданской войне молодые жизни гибли? В 1919 году семеновские каратели в пади Глубокая окружили партизанскую избушку, в ней было шестнадцать молодых парней поселка. Их выдал предатель, они остались без патронов. Их изрубили и сожгли в избушке. Будь живыми, разве они теперь пошли бы против комсомола? Нет, они стали бы в первые ряды. В партизанском отряде ходил с карабином ученик Шурка Лежанкин, брат красногвардейца. Парнишка голову свою сложил при нападении на семеновский бронепоезд. Какой бы из него комсомолец получился! В зале сидят зареченские ребята, Шуркины дружки. Куда они пойдут? В комсомол или соучраб? Тут и спрашивать нечего — им одна дорога в нашу ячейку…

Кузя, бледный, сидел с закрытыми глазами. Слова Феди-большевичка били ему в самое сердце. Пронька уставился глазами в одну точку, бичевал самого себя: «Почему отца не спросил, послушал рыжего Кузьку».

Комогорцев заканчивал свою речь:

— Мы, большевики, говорим всей трудовой молодежи: подавайтесь в комсомол!

Какая-то ученица подняла руку.

— Девушек в комсомол принимают?

— А как же! — ответил Мокин. — У нас в депо табельщица Клава уже проявила сознательность и записалась.

— Ее отец из дому выгнал! — закричали у дверей.

— Бывают такие темные родители, — объяснил Мокин. — Клава, ты здесь? Что отец-то? Бузит?

Круглолицая, с большими глазами девушка в красной косыночке поднялась со скамьи.

— Бунтует тятька. Вчера пришла я домой поздно, он не спит… Я, говорит, тебе, как отец, по-доброму, по-хорошему советую: «Если ты, стерва, будешь еще в ячейку ходить, я тебе голову оторву!» Тут мать вмешалась… И пошли костерить в два рта. Ночью отец мой членский билет из жакета вытащил и… — Клава показала руками: изорвал.

— А ты что же? — спросила Вера.

— Я все равно комсомолкой останусь навсегда!

Девушку спрашивали со всех концов зала:

— Живешь-то где?

— Что есть будешь?

— У подружки ночую… В комсомол ее уговариваю.

— Вдруг ее тоже отец выгонит? Куда же вы двое?

— Коммуной жить будем. Слыхала, есть такие коммуны, там все общее: и еда, и одежа!

— Это можно в текущих делах обсудить! — сказал Мокин. — Сейчас Федя зачитает резолюцию.

Стало тихо. Комогорцев придвинул к себе лампу и начал громко читать: