Из-за деревьев вышли двое: толстый парень в кожаной куртке, трениках и белых «эйрмаксах», и сухощавый мужчина, внешне — лет под сорок, одетый в военную форму старого образца, еще с камуфляжем «березка» и с усиками-щеточкой. «Спортсмен» держал в руках петлю, вроде той, которыми отлавливают собак.
Надежды на спасение улетучились после первой же произнесенной фразы:
- Смотри, бугор, кластер еще не грузанулся, а добыча уже в капкане есть. И иммунный, ствол даже добыть успел. Видимо, не тупой совсем, - проговорил мордатый и захохотал так, что, наверное, было слышно даже в карьере.
- Интересно, - задумчиво проговорил второй, присмотрелся ко мне внимательнее и проговорил. – Ну и что за птичка угодила в наши силки?
- Я заражен, - ответил я, поднимая руку, перемотанную бинтом. – Заражен. Меня укусили.
- И что? – усмехнулся здоровяк. – Хоть бы тебе и хер откусили б, если от кровотечения не сдохнешь, то новый вырастет, такой же как прежний. Ты ж иммунный, знай себе пей живец и мясо жри, и все заживет.
- Теперь уже не думаю, - впервые подал голос тот, что был одет в горку, и меня аж передернуло от того, насколько он был скрипучий.
- Слышь, надо ему жгут наложить на ногу, а то ведь сдохнет, не довезем до фермы, - похоже, что толстяк был самым болтливым в команде. Он подошел ко мне, сорвал с шеи ремень с автоматом, усмехнулся и забросил себе за спину. – Слышь, пистолет давай сюда.
Пришлось вытащить из кобуры ПММ и передать жиробасу. Тот довольно усмехнулся и засунул ствол себе за пояс. Чтобы ему яйца отстрелило.
- Короче, не дергайся, - проговорил он, вынимая из кармана толстую резиновую ленту. Затянул ее посреди бедра, посмотрел ниже и убедился, что кровь больше не течет. Поднялся, полюбовался плодами своих трудов и заметил у меня за спиной сверток. – Слышь, чего у тебя там? Сюда давай.
Морщась от боли, я стащил со спины сверток и отдал жирному. Тот принялся разворачивать его, а мужик в «горке», которого я уже успел прозвать про себя «жутким», наклонился и стал что-то колдовать с капканом.
- О, ништяк курточка, - проговорил здоровяк. – Ни хрена себе, Бугор. Это че, не свежак? Тут, смотри, мешок со споранами и фляга, - он отвинтил крышку, понюхал и тут же приложился. – Слышь, Бугор, живец. Причем, нормальный такой, не тот, что Профессор гонит.
- Зовут тебя как? – спросил жуткий, который, похоже, был главным в этой тройке.
- Стас, - успел ответить я.
Что-то щелкнуло, ногу освободили от капкана, но облегчения это не принесло. Скорее, напротив — я вновь завопил от боли. Опустил взгляд и сквозь слезы, невольно выступившие на глаза, увидел, что моя многострадальная конечность неестественно выгнута, а из ран торчат осколки костей.
И тут же один из них, я не успел увидеть, кто именно, врезал мне по ноге, и вся боль, испытанная до этого момента, показалась мне невинной шуткой.
- Слышь, Станислав, мы тебя сейчас тут в Станиславу переделаем. Под свежака закосить решил? Спалился уже, так что говори, кто тебя сюда прислал.
Меня ударили еще, на этот раз в живот. Казалось, что внутренности сейчас вывалятся через рот, но, как ни странно, эта боль привела меня в чувство. Зрение снова заработало как надо, и я увидел, что бил меня сухощавый. Здоровяк был занят тем, что пытался натянуть на себя куртку, хоть с его габаритами и было наивно рассчитывать на успех. А «жуткий» возился с капканом.
- Никто меня не слал никуда, я просто ищу, где укрыться, - просипел я. – Сбежать попытался, вот и не вышло.
- Да? Еще б не вышло, тут весь лес в наших волчьих ямах и капканах, – усмехнулся главный. – А волына у тебя откуда, на улице нашел? А «живец» и спораны, наверное, подбросили?
- Слышь, бугор, тут ксива, - сказал жиробас, запустив в карман руку. Вынул корочку с гербом, раскрыл и чуть не заорал. – Да он из мусоров, прикинь!
- Дай, сюда, - ответил главный, заглянул в документы. – Ты смотри! Суражское РУВД. Чего, в натуре мусор? И имя настоящее назвал - Станислав. Ты кто такой вообще? Реально свежак? Откуда тогда спораны и живец? Отвечай!
- Да, мля, мент! И это очень хреново для тебя! Ты хоть представляешь, что с тобой будет, когда наши узнают? Да тебя на собственных кишках удавят, мудила, - не выдержав, зарычал я. – Тебя даже судить не будут, из-за мук совести сам в камере повесишься.
Я ожидал любой реакции. Что меня начнут избивать, что застрелят на месте — и, где-то в глубине души даже надеялся на такой исход. Но то, что произошло, не лезло ни в какие рамки.
Все трое озадаченно глянули на меня, а потом начали смеяться. Не смеяться — ржать. В голос, едва слезы не утирая. Я даже о боли забыл, удивленно вытаращившись на зэков.
Впрочем, о боли мне быстро напомнили, снова пнув по ноге. Я изо всех сил постарался не закричать: не хотелось при этих ублюдках, но сдавленный стон изо рта все же донесся, а на глаза выступили слезы.
— А тут мусорской власти нет, понял, да? – сухощавый, нагнувшись ко мне, прошептал это буквально на ухо, а врезал еще раз, на этот раз в грудь, выбивая дух.