С театра войны 1877–1878. Два похода на Балканы

Часам к пяти вечера показались в ущелье остальные батальоны Гренадерского полка, и с ними подъехали к караулке генерал Курнаков и полковник Любовицкий. Узнав о завладении перевалом, Курнаков и Любовицкий немедля двинулись туда верхом, поднимаясь по крутой и скользкой тропинке на одну из лесистых шапок Балкана. До перевала было версты две приблизительно, и через полчаса пути мы из лесу выехали на длинную и узкую площадку, совсем обледеневшую, на которой дул сильный ветер, кружа в воздухе порошинки снега. Мы были на самой высокой точке Златицкого Балкана; небо было туманное, внизу под нами также густой туман лежал над ущельем и долиной по ту сторону перевала; только полукругами расположенные там и сям на одной высоте с нами горные гребни выделялись над туманом одинокими островами. Сзади нас быстро неслось густое облако, через минуту оно налетело на перевал, закутало нас словно густым белым паром, до того густым, что я не мог разглядеть фигуру в двух шагах от меня стоявшего полковника Любовицкого; через минуту облачко пронеслось далее, и очертилось снова перед нами несколько горных гребней, словно плавучих островов в широком туманном пространстве. Остальное было только небо, туман да холодный ветер, круживший порошинки снега. Что должен чувствовать здесь, подумалось мне, солдат, вставший сегодня в три часа ночи, сделавший по еле проходимой горной тропе 12 с лишком верст, полезший затем в огонь на этот обледенелый холм и принужденный заночевать здесь на холоде высоко под небом, где царят на просторе лишь природные космические силы? Я пристально стал вглядываться в группы солдат, завернутых в шинели и башлыки и теснившихся у костров, пылавших на дне турецких ложементов. Одни из солдат лежали у костра, безучастно глядя на огонь, другие стояли молча, греясь, третьи кипятили в манерках воду, бросая в нее сухари.

– Солдат в эту минуту, кроме сильного физического утомления, доходящего до одеревенения, ничего не чувствует, – обратился ко мне полковник Любовицкий, как бы отвечая на мою мысль. – Всякая чувствительность должна тут притупиться.

Казаки между тем донесли Курнакову и Любовицкому, что отступивший неприятель занял выход из ущелья по ту сторону перевала и поставил два орудия для обстреливания ущелья, что спуститься, следовательно, в долину, можно только с боем. Кроме того, в селениях, лежащих в долине, – Клиссикее и Челопеце находится до четырехсот зейбеков, а в самой Златице, по сведениям болгар, шесть таборов пехоты при шести орудиях. Курнаков и Любовицкий решили на основании этих сведений окопаться на перевале в ожидании последующих приказаний от генерала Гурко и занять пока пехотной цепью окрестные вершины, чтобы наблюдать всесторонне за долиной Златицы и вместе с тем предупредить туркам возможность обходного движения по горам. Любовицкий оставался на перевале до поздней ночи, отдавая приказания и лично проверяя исполнение их; он ходил сам в темноте на ближайшие высоты и объяснял людям, на что они должны обращать главное наблюдательное внимание. Я с удивлением глядел на этого худого, страдающего ранами полковника, на неисчерпаемую энергию человека, носящего две не закрывшиеся еще раны, полученные под Горним Дубником, и с рукой, опухшей от контузии. Не видя конца этим распоряжениям и приказаниям и спасаясь от холода, я спустился кое-как в темноте по скользкой тропинке снова к караулке, где, дождавшись утра, направился сегодня с рассветом назад в Этрополь, чтобы не опоздать к делу на перевале Стриглова Балкана на горе Шандорник.